очень нудно 
138 
Над головой вдруг раздался грохот, будто старая башня решила наконец обвалиться. С ужасным треском рухнула дверь, а затем послышалось рычание. В проем хлынула волна света, и Катрин, которая уже устремилась к двери, открывшейся чудесным образом, отступила назад так резко, что ударилась плечом о стену. Между ней и комнатой, на пороге которой в клубах пыли вдруг появился взбешенный Готье, была пустота… ужасающая черная пустота… Чья-то преступная рука вынула съемные доски, которые были уложены на каждом лестничном пролете донжона. Это были ловушки, предназначенные для тех, кто решил бы штурмовать башню. Если бы она сделала в темноте еще один шаг, то полетела бы вниз, в подземелье.
Катрин поняла, что Готье спас ее, выбив дверь и осветив тем самым лестницу. Через несколько секунд она лежала бы на дне пропасти, и никто никогда не нашел бы ее тело. Достаточно было положить на место съемные доски… Голова у нее закружилась, и она инстинктивно протянула дрожащую руку нормандцу, почти потеряв сознание от страха. Готье был ужасен. Лицо его исказилось от безумного гнева, который она хорошо знала. Плечо под разорванным кожаным колетом кровоточило… в крови были и руки…
– Не двигайтесь, госпожа Катрин! – задыхаясь, произнес он. – Теперь я понимаю, почему меня заперли наверху!
В эту секунду перед ними возник Эскорнебеф. Он с такой яростью преследовал Катрин, что не сразу заметил нормандца. С радостным хрюканьем он бросился к молодой женщине, но Готье крикнул громким голосом:
– На этот раз ты от меня не уйдешь, скотина!
Катрин не успела посторониться. Одним прыжком Готье перемахнул через черную дыру, и она отлетела, оглушенная страшным ударом. Нормандец же всей своей тяжестью обрушился на Эскорнебефа, и оба они, сцепившись, покатились по лестнице до первого пролета.
Катрин, едва не потеряв сознание, очнулась, прикоснувшись к холодным влажным камням. Сжав зубы, она выпрямилась, невзирая на боль, пронзившую позвоночник, и на подгибающихся ногах стала спускаться туда, где в смертельной схватке сцепились два гиганта. Они боролись с таким ожесточением, что было невозможно что-либо различить в этом сплетении рук и ног. Каждый пытался подмять соперника под себя: то гасконец, то нормандец оказывался наверху.
Катрин с трепещущим сердцем возносила к Небу безмолвную, но страстную мольбу. Только победа Готье могла спасти их обоих, а поражение означало неминуемую гибель. Однако гасконец не уступал своему сопернику в силе, и нормандцу приходилось нелегко, поскольку он еще не вполне оправился от раны… К тому же, выбив ценой сверхчеловеческих усилий тяжелую дверь, он разбередил незажившее плечо, которое начало кровоточить… А Катрин не могла побежать за помощью, ибо узкую лестницу загораживали тела бойцов. Ей ничего не оставалось, как крикнуть:
– Ко мне! Помогите!
– Молчите! – прохрипел Готье. – Одному дьяволу известно, кто явится на ваш крик! Я сам… сам справлюсь!
Действительно, ему удалось наконец прижать гасконца к полу. Схватив того за горло, он сжимал пальцы, не обращая внимания на сыпавшиеся удары. Гасконец стал задыхаться, глаза его вылезли из орбит, а кулаки чаще попадали в воздух, чем в Готье. Нормандец приподнял голову Эскорнебефа и несколько раз ударил о землю, так что тот наконец захрипел.
– Пощади… Не убивай меня!
– Сначала все расскажешь, потом посмотрим. Кто запер меня в комнате наверху?
– Я! Мне приказали.
– Кто?
– Мадемуазель… Мари де Конборн!
– Значит, ты знал ее прежде? – спросила Катрин, постепенно приходя в себя.
Лицо Эскорнебефа стало багровым, словно забродившее вино. Широко разинутый рот жадно ловил воздух, и он напоминал рыбу, вытащенную из воды. Нормандец слегка ослабил хватку.
– Да, – произнес гасконец, чуть отдышавшись. – Я служил наемником у ее брата в Конборне. Она обещала мне… отдать драгоценности матери… и еще переспать со мной, если я убью вас обоих!
– Кто снял доски? – свирепо спросил Готье.
– Тоже я! Мне удалось это сделать, пока мессир Арно и мессир Жан обходили посты. Потом… я послал одного из солдат за госпожой Катрин. Увидев, что она побежала к донжону, я пошел следом. Я хотел… нет! Не надо!
Последние слова гасконец выкрикнул, позеленев от страха, ибо лицо Готье исказилось от ярости, а пальцы вновь сдавили горло врага.
– Ты хотел столкнуть ее, да? Даже если бы она чудом увидела пропасть…
Эскорнебеф угадал свою смерть в яростном голосе Готье и умоляюще, почти по-детски сложил руки. Говорить он не мог.
138 
