Последние отзывы

  9  

Сан Ли Тюн был таким унылым, что для того, чтобы выжить в нём, нужны были бесконечные приключения.

И я прекрасно выживала, ведь приключением была я сама.

Рядом с соседним домом остановилась незнакомая машина.

Вновь прибывших иностранцев поселили в гетто, чтобы изолировать от китайцев.

В машине были большие чемоданы и четыре человека, среди которых и был центр вселенной.

Центр вселенной поселился в сорока метрах от меня.

Центром вселенной была итальянка по имени Елена.

Она стала центром вселенной, как только её нога коснулась бетона Сан Ли Тюн.

Её отцом был маленький беспокойный итальянец, а матерью высокая индианка из Суринама со взглядом, пугающим как «Светлый путь»^[20].

Елене было шесть лет. Она была красива, как ангел с открытки.

У неё были огромные тёмные глаза и пристальный взгляд, а кожа цвета влажного песка. Её чёрные как смоль волосы спускались ниже пояса и блестели, словно натёртые воском.

Её восхитительный носик лишил бы Паскаля памяти.

Овал щёк был очарователен, но хватало одного взгляда на красиво очерченный рот, чтобы понять, что девочка была злой.

Её тело было гармонично: плотное и нежное, по-детски лишённое выпуклостей, а силуэт такой неправдоподобно чёткий, словно ей хотелось ярче выделиться на общем фоне.

«Песнь песней» по сравнению с описанием красоты Елены годилась лишь для инвентаризации мясной лавки.

С первого взгляда было ясно, что любить Елену и не страдать, было также невозможно, как изучать французскую грамматику без учебника Гревиса^[21].

В тот день на ней было прелестное платье с белым английским шитьём. Я бы сгорела со стыда, если бы мне пришлось так вырядиться. Но Елена не принадлежала к нашей системе ценностей, и в этом платье она была прекрасна, как ангел, украшенный цветами.

Она вышла из машины, не заметив меня.

Возможно, такой манеры поведения она придерживалась весь год, который нам предстояло провести вместе.

Китай не ограничивался разного рода мистификациями, он во всём устанавливал свои законы.

Небольшой урок грамматики^[22].

Правильно говорить: «Я научился читать в Болгарии», или «Я встретил Евлалию в Бразилии». Но было бы неверным сказать: «Я научился читать в Китае», или «Я встретил Евлалию в Китае». Говорят: «В Китае я научился читать», или «В Пекине я встретил Евлалию».

Нет ничего коварнее синтаксиса.

И в данном случае это очень важно.

Так, неправильно говорить: «В 1974 году я высморкался», или «В Пекине я завязал шнурки». Нужно, хотя бы, добавить «в первый раз», иначе режет слух.

Неожиданный вывод: если китайские рассказы столь удивительны, в этом прежде всего виновата грамматика.

А когда к синтаксису примешивается мифология, это радует стилиста.

И если соблюдены требования стиля, можно рискнуть написать следующее: «В Китае я познала свободу».

Можно придать высказыванию скандальный оттенок: «Я познала свободу в чудовищном Китае времён Банды Четырёх».

Или оттенок абсурда: «Я познала свободу в тюремном гетто Сан Ли Тюн».

Подобное противоречие можно извинить только тем, что это правда.

В этом кошмарном Китае взрослые чувствовали себя подавленно. Их возмущало то, что они видели, а то, чего не видели, возмущало ещё больше.

И только дети были довольны.

Страдания китайского народа их не волновали.

Быть загнанными в бетонированное гетто с сотнями других детей, казалось им счастьем.

Я сильнее других ощущала эту свободу. Я только что приехала из Японии, где провела несколько лет и ходила в японский детский сад, а там это всё равно, что служба в армии. Дома за мной присматривали гувернантки.

В Сан Ли Тюн никто не следил за детьми. Нас было так много в таком тесном пространстве, что это казалось лишним. И по неписаному закону родители, прибывая в Пекин, предоставляли детей самим себе. Каждый вечер взрослые, спасаясь от депрессии, уходили куда-нибудь развлекаться, а нас оставляли одних. С наивностью, свойственной их возрасту, они думали, что мы устанем и ляжем спать в девять.

Каждый вечер мы посылали кого-нибудь следить за родителями и предупреждать об их возвращении. И вот тут начиналась беготня. Дети разбегались по своим углам, одетыми прыгали в кровать и притворялись, что спят.

Потому что ночью было лучше всего играть в войну. Испуганные крики врагов лучше звучали в темноте, засады становились более таинственными, а моя роль разведчика приобретала ещё больший освещающий смысл: на своём иноходце я чувствовала себя живым факелом. Я не была Прометеем, я была огнём и похищала себя самое. С восторгом наблюдала я, как мой огонёк украдкой пробегал по тёмным китайским стенам.

  9