37 
— Мой племянник Доминик с женой, — доброжелательно пояснила Элиза, проследив за ее взглядом.
— Так вы из семьи Гренье? — слабым голосом спросила Софи.
— Была, до замужества, — ответила Элиза. — А вы знакомы с Домиником и Катрин?
Софи на мгновение заколебалась, затем с невольным вызовом ответила:
— В некотором роде. Доминик ведет дела моей матери, связанные с долгами ее покойного брата Фернана Рулена. Меня зовут Софи Дюфур. Фернан Рулен был моим дядей. Я знаю, что его репутация в здешних местах оставляет желать лучшего, и, если хотите, могу...
— У всех у нас есть родственники, — мягко прервала ее Элиза, — которых, будь на то наша воля, мы предпочли бы не иметь. — И, глядя на Софи добрыми лучистыми глазами, она почти слово в слово повторила фразу, которую Доминик когда-то сказал Катрин: — В каждой семье есть своя черная овца. А в некоторых — и не одна.
Элиза была не только доброй, но и очень умной, проницательной, умудренной жизнью женщиной. Поэтому она легко догадалась, что нынешнее состояние ее нежданной гостьи, которое совершенно не улучшилось после того, как та достаточно удобно устроилась в кресле, вряд ли вызвано переживаниями по поводу родства с покойным Фернаном, каким бы негодяем тот ни был.
Мгновенно подумав, она приняла решение.
— Сейчас я приготовлю нам кофе, а потом вы мне расскажете обо всем, что с вами случилось,— объявила она голосом, не допускающим даже мысли о возможности каких бы т ни было возражений.
Уже довольно давно никто не разговаривал с Софи подобным тоном. В конце концов, считалось, что она достаточно взрослая, чтобы самостоятельно о себе позаботиться. Она-то уж точно была в этом уверена. Однако события последних недель убедительно продемонстрировали, какой беззащитной, слабой и наивной она оказалась. Как ни стыдилась она себя саму, но в глубине души продолжала надеяться, что Ив поймет, как жестоко и несправедливо поступил, вернется и попросит прощения за все свои ужасные подозрения и обвинения. Наивная, трогательная и несбыточная мечта! Подумав об этом, Софи почувствовала, как глаза ее опять наполняются горькими слезами ничем не заслуженной обиды.
— Ну вот,— проговорила Элиза, внося поднос с кофейником и двумя чашками. — Готово. С чего начнем? — спросила она, опускаясь в кресло. — Ах да, вы сказали, что Фернан Рулен — ваш дядя. Характер у него действительно был тяжелый,— заметила она, осторожно отпивая глоточек.— Ну да вы и сами это знаете. Я знавала его мать и бабушку и, кстати говоря, вашу маму тоже, хотя она и уехала отсюда уже много лет назад. Так ведь?
— Правильно,— подтвердила Софи.— Мама с папой сейчас в экспедиции в Египте. Именно поэтому...
— Именно поэтому здесь сейчас вы, а не они,— закончила вместо нее Элиза.— Правильно?
— Отчасти,— осторожно согласилась Софи.
Она взглянула в добрые понимающие глаза Элизы и вдруг осознала необходимость исповедаться, рассказать этой спокойной доброжелательной женщине все без утайки, поделиться с ней своим горем и обидами и облегчить свою душу, сгорающую от одиночества. Софи подумала, что ее мама, окажись она на месте Элизы, смогла бы понять того, кто попал в беду.
Медленно, с трудом находя слова, она рассказала обо всем, что с ней произошло.
— Бедняжка, — тихо произнесла Элиза, когда исповедь Софи подошла к концу.
Элиза хорошо помнила вазу, о которой шла речь. Батистен очень гордился ею, поскольку ваза была почти единственным предметом, сохранившимся с того времени, когда их семья породнилась с графской фамилией, знатнее которой в этих местах не было. Элиза относилась ко всему подобному гораздо проще, и ей не стоило большого труда догадаться, в чем заключается причина горя этой очаровательной, такой искренней девушки.
— Вы не пытались спокойно поговорить с Ивом? — ласково спросила она. — Объяснить ему все?
Софи покачала головой.
— К чему? Он все для себя решил, да и вообще...— Она отхлебнула из чашечки, поперхнулась и снова ужасно побледнела. — Простите, сама не знаю, что со мной. Должно быть, напряжение сказывается. Постоянно подташнивает, хотя я почти ничего не ем. Даже думать о еде неприятно. Никогда со мной такого не было.
Элиза задумчиво посмотрела на нее. У нее были некоторые предположения относительно того, что может вызывать у здоровой молодой женщины периодические приступы тошноты и внушать отвращение к еде. В свое время она сама пережила подобную гамму ощущений, да и теперь, работая в своем фонде помощи одиноким матерям, имела большой опыт в определении ранних, едва уловимых признаков беременности.
37 
