43 
– Кто… что это такое? – спросила она дрогнувшим голосом.
– Кающиеся грешники, – ответил Мартин. – По традиции они должны покаяться в совершенных грехах, причем предполагается, что никто из них не знает, кто скрывается под соседней маской. Тебе не кажется, что пора уже одеться? – сказал он, когда Николь содрогнулась. – Ну-ка, дай я…
«Он прав, определенно, здорово похолодало», – подумала Николь, влезая в рукава бирюзового кардигана. Мрачный, наводящий ужас спектакль все продолжался. Мартин, заметив волнение на лице своей спутницы, подсел ближе и обнял ее за плечи, а она, не увидев в его жесте ничего предосудительного, прильнула к нему и почувствовала, как у нее сразу же потеплело на душе и сердце стало потихоньку оттаивать.
– Сейчас лучше? – спросил он, и Николь смогла лишь молча кивнуть в ответ. – Неудивительно, что тебя знобит, ведь мы уже здесь больше двух часов – сейчас уже семь. Ты не проголодалась?
К своему удивлению, Николь поняла, что безумно хочет есть. Хотя, в принципе, ничего странного – в последний раз она ела только за ленчем, да и тогда при виде Мартина, сидящего напротив, у нее кусок не лез в горло.
– Умираю от голода, – честно призналась она, уже совсем осмелев, – но…
– Накинь-ка…
Мартин снял с себя пиджак и накинул ей на плечи. Попросив подождать, он стал пробираться сквозь толпу. Она поняла, что он направился к ближайшему бару на углу улицы.
«Ну вот, теперь и он замерзнет, – подумала Николь, поежившись от холода. И все же, как с ним легко и хорошо. Он такой большой, сильный, без него ей было бы сейчас совсем плохо». От этой мысли ее снова пробрала дрожь. Она плотнее запахнула его пиджак и потерлась о него носом. Мягкая материя еще хранила тепло Мартина, запах его одеколона и собственно самого тела. «Скорее бы он пришел, – заволновалась Николь. – Боже, что же с ней будет, если не успел он уйти, а она уже затосковала по нему. А когда они разъедутся?»
Николь задумалась, слепо уставившись в никуда, совершенно забыв о представлении. «Как же я опустилась, – упрекнула она себя. – Ведь Мартин ясно дал понять, что его интересует только мое тело, и открыто заявил о своих чисто низменных намерениях удовлетворить животные инстинкты, и не более, совершенно наплевав на то, хочу я этого или нет. Два дня назад, до той ночи, еще можно было о чем-то мечтать, но сейчас… С другой стороны, зачем врать себе, разве тебе самой не хотелось того же в ту ночь?» Грубая действительность поставила ее перед неопровержимым фактом и вынудила признать, что она легла с ним в постель исключительно по собственной воле. Причем ее желание переспать с ним было не меньше, а может, даже и больше его. Принуждение, насилие – такие понятия здесь просто неуместны, как и в прошлом году. Что же это за человек, сумевший заставить ее поступиться своими принципами?
Николь вдруг вспомнила об их разговоре с сестрой сегодня ранним утром. Ей не спалось, и поэтому, услышав плач маленького Робби, она встала и пошла в детскую предложить свою помощь. Неизвестно, что на нее подействовало – то ли тишина ночи, то ли кромешная тьма, но ей захотелось открыться Мэгги, рассказать о грустной истории с Мартином.
Мэг молча очень внимательно слушала и, когда Николь остановилась, чтобы перевести дух, задумчиво взяла ее за руку.
– У тебя с самого начала появилось такое чувство, – спросила она, – или уже позже?
Николь с недоумением посмотрела на сестру.
– Что ты имеешь в виду? Не понимаю.
– В прошлом году ты с самого начала почувствовала себя дискомфортно, ну, или увидела какую-то греховность в ваших отношениях с Мартином?
– Нет… я… – Николь помедлила, собираясь с мыслями. – Сначала мне было очень хорошо.
Она тогда вообще ни о чем не задумывалась. Ее душа пела от счастья. Такое случается только во сне, и ей совершенно не хотелось просыпаться – идиллия грез унесла ее в мир без пространства и времени. Но такое не могло продолжаться долго – неумолимые, жестокие реалии жизни очень быстро внесли свои коррективы.
– Значит, это случилось, когда ты подумала о Дэвиде, – после того телефонного разговора? Тогда тебе стало плохо?
– Нет, у нас с Дэвидом уже ничего не было. Просто в какой-то момент я поняла, что пошла вразрез со всем тем, чем жила все последние годы. Понимаешь, из-за мимолетного курортного романчика я поступилась своими принципами…
Заметив недоверие в глазах сестры, она резко оборвала себя, задумавшись. Конечно, трудно, но надо признать, что с Мартином у нее ни разу не возникло угрызений совести. Это произошло, когда она услышала страшную весть от отца, напомнившую ей о Дэвиде. Потому что, если честно, она вообще забыла о его существовании – память о нем сгорела в полыхавшем огне страсти, разбуженном Мартином.
43 
