84 
Перспектива полигона расстроила борттехника Ф. Он даже вначале нагло отказал подошедшему капитану Трудову:
— Даже и не мечтайте! У меня ствол греется, уже плеваться стал, никакой кучности. Сами же в бою станете жертвой убитого вами оружия. Да и руки мои не железные — после ваших забав ленты заряжать!
Трудов пообещал после стрельбы зарядить столько, сколько истратит. Борттехник Ф. согласился, но на вдвое большее количество — за амортизацию пулемета, как он объяснил. На том и договорились.
— Может, тебе еще и борт помыть? — съязвил напоследок обиженный капитан.
На полигоне борттехник установил пулемет на упор, переключил электроспуск на ручку управления. Капитан Трудов с правым по кличке Милый, веселясь, отстреляли 500 патронов. Они бы могли и больше, но борттехник устал от дурацких танцев машины (прицеливание закрепленного пулемета производилось поворотами самого вертолета) и отключил командира от стрельбы, обосновав это тем, что пулемет перегрелся, и вообще, не нужно изматывать и злить боевое оружие бессмысленной стрельбой.
На стоянке капитан Трудов сказал Милому:
— Останешься и зарядишь 1000 патронов. Я обещал, а слово офицера, сам знаешь…
— Нахера мне такие стрельбы, — расстроился Милый. — Он обещал, а я крути!
Борттехник зажал струбцину машинки и открыл три цинка патронов — простые, бронебойные, трассирующие. Потом достал со створок пустую ленту на 1000 патронов, которую он собрал из четырех стандартных. Эти стандартные кончались всегда неожиданно и в самый неподходящий момент, поэтому борттехник решил создать суперленту.
Милый, пыхтя, крутил ручку, борттехник контролировал перекос патронов и расправлял свивающуюся черную змею. Зарядка прошла удачно. Милый, штурманские руки которого привыкли держать только карандаш да линейку, простонал, разглядывая свежие мозоли:
— Лучше бы я из автомата через блистерок — милое дело…
Борттехник покурил, любуясь на чудо-ленту, и начал ее укладку. В обычную коробку она не лезла — борттехник взял большой пустой цинк и аккуратными зигзагами уложил в него свою любимицу. Поднять этот цинк он не рискнул, чтобы не надорваться, и переместил его в кабину волоком. После долгих усилий, пользуясь коленом как домкратом, перенес цинк через автопилот, и попытался опустить его под станину пулемета. Но этот огромный цинк никак не входил на предназначенное ему место. И ничего поделать было нельзя — мешало переплетение труб станины. Разочарованный борттехник, обливаясь потом, перетащил цинк через автопилот и, грохоча по ребристому полу, поволок его к кормовому пулемету. Но даже там, на относительном просторе, он кое-как приладил цинк так, чтобы лента могла свободно подаваться в замковую часть пулемета. «Как-нибудь и отсюда постреляю» — подумал он, утешаясь тем, что хвост теперь надежно прикрыт.
Утром летели в Турагунди. На 101-й площадке взяли на борт пьяного пехотного капитана (может, он был танкистом, артиллеристом, или из какого другого рода войск, но все нелетчики — кроме моряков — были для летчиков пехотой).
— Возьмите, мужики! — попросил смиренно капитан. — Все, баста, моей войне конец — заменился! Уже третий день пью — а оказии до Турагундей нет! Болтаюсь как говно в проруби — хоть опять воюй. А это вам, чтобы до своей замены дослужить… — и он протянул командиру бутыль спирта.
Конечно, его взяли.
Прилетели, сели на площадку возле дороги, справа от которой за сопкой виднелись пограничные вышки Советского Союза. Выключили двигатели, наступила отдохновенная тишина.
— Что-то порохом пахнет, — потянул ноздрями командир.
Борттехник открыл дверь в грузовую кабину и ахнул. В салоне плавали сизые пласты порохового дыма просвеченные лучами из открытого кормового люка. Дым ел глаза, резал горло, дышать было нечем. Приглядевшись, борттехник увидел, что на полу, среди черных колец пулеметной ленты, валяется пассажир. Он пробовал встать, но поскальзывался на звенящем ковре из тысячи гильз и снова падал.
— Ты что сделал, козел?! — сказал борттехник, еще не осознавая масштабов случившегося.
Капитан повернулся на бок, поднял голову:
— А, мужики! Ну, спасибо вам, такой классный пулемет! — я всю дорогу из него херачил! Не смотри на меня зверем — прощался я, понимаешь?! С этой долбаной страной, с этой войной прощался — чтобы помнили суки!
84 
