132 
Бытом заправлял Федор Карпович, крепкий мужик лет сорока пяти, бригадир строительных рабочих. Незадолго до инфаркта, случившегося, как он шутил, по недоразумению, Федор получил трехкомнатную квартиру. Больше всего сокрушался о том, что не успел прописаться. Случись что, эти суки турнули бы жену с детьми в двушку. В устах Федора история его выздоровления принимала черты чудесного спасения, которым посрамлялось готовое свершиться зло. Об этом Федор рассказывал охотно, смачно описывал детали, как будто, оставшись в живых, сумел отомстить.
Теперь он стремительно шел на поправку и с особым рвением следил за порядком. Под его неусыпным оком на рукомойнике не переводилось туалетное мыло; мусор, скопившийся за день, выносился с вечера; нянечки, мывшие пол, оделялись шоколадками. Особой заботой Федора Карповича был общий холодильник, стоявший в предбаннике. Раз в неделю он проводил генеральную ревизию, отправляя на помойку залежалые продукты. Подмигивая Юлию, бригадир называл себя квартуполномоченным. Юлий улыбался чахло.
Другой сосед был не столь колоритным. За глаза бригадир называл его халдеем. Юлий находил прозвище метким: парень и вправду походил на официанта. Деньденьской, игнорируя предписания врачей, рекомендовавших прогулки, халдей валялся на койке и читал старые журналы: пачки, сложенные в шкафчике, скопились от прежних жильцов.
В углу, у самого окна, лежал старик, похожий на отставного военного. Статью и выправкой он тянул на генерала. Этой версии противоречило место – санаторий, куда их всех поместили, предназначался для простых. На поверку мнимый генерал оказался бывшим работником ЖЭКа.
Последняя койка принадлежала отцу.
Шаркающей походкой (спадали стоптанные шлепанцы) отец сходил по ступеням. Сын следовал за ним. Санаторский сад был запущен. Обширная территория, огороженная высоким забором, буйно поросла зеленью. От площадки главного корпуса отходила центральная аллея. По обеим ее сторонам стояли лесные заросли, окаймленные кустами. Жаркий запах шиповника, распаренного на солнце, стлался по земле. Тихим шагом они доходили до скамейки. В этом углу росли высокие клены. Свет, пробиваясь сквозь листья, лежал на земле кружевами. Однажды, опоздав к урочному часу, Юлий не застал отца. В два счета проделав путь до скамейки, он увидел: отец шел навстречу. Медленно и осторожно. Сделав шаг, остановился, не замечая сына. Стоял под кленовой кроной. Свет, изливаясь с неба, покрывал кружевами его арестантский халат.
В дождливые дни они оставались в палате. В присутствии соседей Самуил Юльевич разговаривал неохотно, сам ни о чем не спрашивал, на вопросы сына отвечал кратко. Первое время Юлий относил на деликатность. Потом, приглядевшись, заметил странное: с болезненным вниманием отец прислушивался к тому, что говорилось в палате. Следил за общим разговором, стараясь не пропустить момента, когда кто-нибудь из соседей обратится к нему. Тогда отец откликался с торопливой готовностью, резавшей сердце. Особенной болью пронзала отцовская улыбка – стеснительная и нежная. Юлий знал ей название.
С этой болью, терзавшей душу, он научился бороться по-своему: в дождливые дни Юлий заручался благовидными предлогами, чтобы остаться в городе.
В последний раз он видел отца в начале августа. Потом, уже получив известие о смерти, Юлий вызывал из памяти тот августовский день. Пытался представить себе последние отцовские минуты. Но видел отца то стоящим в кружевном свете, то сторожко ждущим, пока его позовут в общий разговор.
Отец умер в одиночестве. Накануне соседи разъехались. Следующая смена ожидалась на другое утро. Нянечка перестелила освободившиеся койки, вымыла тумбочки и пол, оставив его умирать в чистоте.
Накануне похорон, вспомнив про кладбищенскую воду, Юлий поехал поглядеть место.
К Северному кладбищу вела проселочная дорога. Лежала в распадке между высоких холмов. По склонам, поросшим смешанным лесом, серели могильные раковины. Кресты из бетона были воткнуты в изголовья. Там, где бетон выкрошился, торчала железная арматура. Такие кресты казались кружевными.
В отличие от Южного, пейзаж не был унылым. Если б не надгробья, место напоминало бы сухой редковатый лес. Поднявшись по тропинке, Юлий отправился разыскивать участок. Виолетта объяснила подробно. На новом участке рабочие корчевали пни. Подрубленные и вывернутые с корнями, они топорщились, являя собой сказочную картину. Юлий вспомнил детский фильм: в этом фильме ожившие корни свирепо шевелили обрубками. Шли на героя, который забрел в их чащу.
132 
