51 
– Я поеду к ней и буду просить прощения, – ровно сказал он.
Я почувствовала, что совсем теряю терпение.
– Да кто тебе сказал, что Веронике будет хорошо с мужчиной, который любит другую женщину? – закричала я.
Мишель вдруг смутился.
– Я понимаю, Селин, это все ужасно глупо, – пробормотал он, – но я внезапно понял, что я и Вероника… что мы… она…
– Ну? – повелительно поторопила я его, чувствуя, что ничем хорошим для меня эта фраза не закончится.
– Ты прекрасная женщина, Селин, красивая, талантливая, тебе нет равных, – вдруг с жаром заговорил он. – И я не знаю, кого я любил больше, Селин Дарнье – женщину или же Селин – великую певицу. Я преклонялся перед тобой и был уверен, что по-настоящему люблю тебя… Но сейчас я не нахожу себе места… Думаю только о Веронике, все время вспоминаю… Она – мое счастье…
Мишель говорил о ней с таким чувством, что даже щеки его порозовели. Я слушала, затаив дыхание. Несомненно, он во власти какого-то ужасного заблуждения… Может быть, семья девушки шантажирует его, заставляя отказаться от меня? Я вспомнила непреклонное лицо отца юной Вероники и решила, что такой человек способен на все.
– Мишель, ты ничего никому не должен, – попыталась я еще раз. – Они не имеют права удерживать тебя силой… Если хочешь, мы сегодня же уедем из Англии… Мир велик, мы сможем устроиться где угодно…
Я протянула руку и дотронулась до его гладкой щеки. Как же он хорош! Я стояла рядом и слышала его прерывистое дыхание. Всего лишь несколько дюймов разделяли нас… Как легко преодолеть это расстояние… Я заглянула в глаза Мишеля и отшатнулась. Нет, не несколько дюймов между нами, а пропасть под названием Безразличие. Этому мужчине больше нет до меня никакого дела, в его сердце живет другая женщина…
Отвергнутое сердце кровоточило, но уязвленное самолюбие промокнуло ранку целительным спиртом. Никаких слез. Селин Дарнье не унизится до такого. На место, которое этот глупец так опрометчиво отвергает, найдется прямо сейчас десяток желающих!
– Убирайся вон! – со злостью произнесла я. – И больше никогда не попадайся мне на глаза!
Мишель захлопал ресницами, и я на миг почувствовала себя отмщенной. Я завтра же забуду о нем. А он непременно вспомнит обо мне, вспомнит с тоской и сожалением, когда чаша приторного домашнего счастья с Вероникой Маунтрой будет испита до дна. Он вспомнит прекрасную артистку, которая была готова наградить его любовью, и вспомнит свою глупость, которая вынудила его отказаться от неземного блаженства…
– Доброго вечера, – попрощался Мишель и вышел.
Как только за ним закрылась дверь, я схватила со стола золоченую пудреницу и со всей силы запустила ее в дверь. Пудреница вдребезги разбилась, и мне стало легче. Что ж, еще одна страница в жизни величайшей оперной певицы современности дописана до конца. Пора переворачивать ее и смотреть, что приготовлено для нее на следующей…
17
Вероника Маунтрой
Мне казалось, что я бегу очень медленно. Почему меня никто не останавливает? Все таращатся на меня с открытыми ртами, привстают со скамеек, но никто не делает ни малейшей попытки помешать мне. Я была им благодарна за это. Сейчас я не готова к расспросам. Бежать, быстрее бежать прочь от этого ужасного места. Вдали от него я успокоюсь, приду в себя, смогу все объяснить папе… Бедный папа! Он, наверное, пришел в ярость. Хорошо, что эта ярость не выльется на Майка, ведь это я бросила его у алтаря, а не он меня.
Недалеко от входа в церковь стоял папин лимузин, за рулем которого сидел наш старый шофер Генри. Я стремглав бросилась к машине. Генри, всегда такой невозмутимый и выдержанный, на этот раз обомлел. Еще бы! Невеста одна вдруг вылетает из церкви и как кенгуру несется к машине.
– Увезите меня домой, Генри, – простонала я, открывая дверцу. – Как можно скорее.
Шофер проглотил вопрос, просившийся на язык, и стал заводить машину. Мы тронулись с места, когда из церкви выбежали мужчины. Кажется, там были и папа, и Майк, и еще кто-то… Они замахали руками, папа попытался броситься вдогонку.
– Не смейте останавливаться, – приказала я. – Уезжаем отсюда.
Генри повиновался. Я знала, что он предпочтет нарушить приказ отца, но не мой. Слуги всегда отлично знают, кто в доме настоящий хозяин.
Эта мысль на мгновение развеселила меня, но потом я вспомнила все, что произошло сегодня, и расплакалась. Я слишком долго копила слезы, еще с тех пор, как увидела ту женщину в объятиях Майка. Каких усилий мне стоило не разрыдаться у алтаря! Я должна была вести себя достойно, ведь я могла опозорить не только себя, но и папу, и Майка. Нет, пусть лучше меня считают взбалмошной и капризной, чем знают, что я брошена!
51 
