16 
— Если память к нему вернется…
Эрик молча поглаживал своего сокола по блестящей спине, обдумывая услышанное. Неотвязное ощущение беспокойства пронизывало его мысли. Что-то тут было не так. Он знал это.
Он не знал лишь, что именно.
— А память вернется к нему? — спросил Эрик.
— Я не знаю.
— Так угадай, — коротко сказал он.
У Эмбер все похолодело внутри. Ей не хотелось и думать о том, что будет, если к Дункану вернется память. Если окажется, что он и враг, и любимый в одном лице…
Это разобьет ей сердце.
Не больше ей хотелось думать и о том, что будет с Дунканом, если память к нему не вернется. Он станет беспокойным, грубым, обезумевшим от оставшихся забытыми имен и неисполненных священных обетов, станет считать себя клятвопреступником.
И это разобьет ему сердце.
Эмбер стало трудно дышать. Такого бесчестия и таких мук она и врагу не пожелает, а не то что человеку, который покорил ее одним прикосновением, одной улыбкой, одним поцелуем.
— Я… — начала она, но тут голос ей изменил.
— Что с тобой, малышка? — спросил Эрик, встревоженный выражением обреченности, которое появилось в золотистых глазах Эмбер.
— Я не знаю, — сказала она прерывающимся голосом. — Может сотвориться столько зла. И так мало добра.
Жизнь тогда, может быть, даст богатые всходы, но смерть непременно потоком прольется.
— Может, будет лучше, если я возьму незнакомца к себе, в замок Каменного Кольца, — задумчиво произнес Эрик.
— Нет.
— Почему нет?
— Он носит священный янтарь. Он мой. Уверенность, прозвучавшая в голосе Эмбер, удивила и встревожила Эрика.
— А что если память вернется к нему? — спросил он.
— Значит, так тому и быть.
— Ты можешь оказаться в опасности.
— На все Божья воля.
Волна гнева накатила на Эрика. Сокол закричал, а лошадь беспокойно переступила и стала грызть удила. Эрик придержал лошадь и успокоил сокола, не отводя глаз под пристальным взглядом Эмбер.
— Тебя не понять, — сказал он наконец. — Я пришлю за ним оруженосца, как только мы вернемся с охоты.
Эмбер непокорно вскинула голову.
— Как тебе будет угодно, господин.
— Проклятье! Дьявол в тебя вселился, что ли? Я же только хочу оберечь тебя от человека, у которого нет имени.
— У него есть имя.
— А мне ты сказала, что он не помнит, как его зовут.
— Он и не помнит, — ответила Эмбер. — Имя дала ему я.
— Как его теперь зовут?
— Дункан.
Эрик открыл рот, потом захлопнул его, и было ясно слышно, как клацнули его зубы.
— Объясни, — потребовал он.
— Надо же было как-то его называть. «Темный воин» ему подходит.
— Дункан, — повторил Эрик ничего не выражающим тоном.
— Да.
Издали донеслись звуки рога, говорившие о том, что спустили собак, которые должны были поднять пернатую дичь на крыло. А потом за ней устремятся в небо птицы, сидящие на руках у рыцарей. Сокол на луке Эрикова седла беспокойно закричал, услышав знакомый зов к охоте, на которую его почему-то не взяли.
У них над головой раздался крик завидевшего добычу кречета. Эрик поднял голову, обшаривая безоблачное небо глазами, не менее зоркими, чем у любой ловчей птицы.
Маленький свирепый сокол стал камнем падать вниз, подобный темной молнии, ударившей с ясного неба; серебряные украшения на его путах сверкнули в солнечных лучах. Хотя стремительное падение сокола закончилось за каменистой возвышенностью, Эрик не сомневался в его исходе.
— Кассандра получит куропатку раньше, чем я добуду крякву, — сказал он. — Как всегда, полет Девы Мэриэн изящен и смертелен.
Эмбер прикрыла глаза и неслышно вздохнула с облегчением: Эрик больше не заговорил о незнакомце, которого она нарекла Дунканом.
— Кассандра придет к тебе на ужин, — продолжал Эрик. — И я тоже. Будь здесь. И позаботься, чтобы человек, которого ты зовешь Дунканом, тоже был здесь.
Эмбер вдруг обнаружила, что смотрит в холодные, топазовые глаза волка, живущего внутри у друга ее детских лет. Она вздернула подбородок и уставилась на Эрика прищуренными янтарными глазами, взгляд которых был так же холоден, как и его.
— Да, господин.
Зубы Эрика сверкнули в улыбке под темно-золотистой бородкой.
— У тебя еще осталась копченая оленина?
Она кивнула.
— Вот и хорошо, — сказал он. — Я буду голоден.
— Ты всегда голоден.
Смеясь, Эрик заставил сокола пересесть к нему на запястье, чуть тронул шпорами свою лошадь и поскакал в лес. Под лучами солнца золотым огнем вспыхивали его волосы, а лошадь казалась серебристо-серой, словно грозовое облако.
16 
