38 
Тут как раз, в тон его словам, кто-то затрещал сучьями неподалеку, и мы, ведомые древними инстинктами, рванулись друг к другу и прижались спиной к спине.
Неведомый кто-то пропал, и звуков больше не было.
Мы постояли с минуту, сжимая и разжимая кулаки. Не знаю, как братик, а я с трудом сдерживался, чтоб не лязгать всеми зубами.
– Ты чего ко мне прилип? – спросил братик.
– Сам ты прилип.
Мы так и не двигались с места.
– Смотри, – сказал братик, – Муравейник.
– И что? Предлагаешь заночевать в нем?
– Я вспомнил, что муравейники бывают только на южной стороне деревьев.
– Ну?
– Юг – там.
– На юг пойдем? И куда ты надеешься придти? В Крым? – я нарочито говорил деревянным языком, смиряя буйные челюсти.
– А по фигу. Не тайга же тут. Куда-то должны выйти. Пока еще видно хоть что-нибудь, будем двигаться. Потом на деревья заберемся и спать ляжем. Никогда не спал на деревьях. Когда еще представится такая возможность.
Мы двинулись на юга, хотя уже куда медленнее и прислушиваясь к лесу, который был тих и жуток.
Каждую минуту ожидали услышать медвежий рык за спиной или волчье завывание, но никто не выл, не рычал, не оголял зубы нам навстречу. Изредко только птицы взлетали, хотя и первого взмаха их крыльев вполне хватало, чтоб сердце падало в самый низ и долго потом поднималось обратно, еле живое и скользкое.
– Вон просвет какой-то, – первым приметил братик.
Так оно и было: вскоре мы вышли на полянку.
– Тут и останемся, – порешил братик. – Сейчас костерок разожжем, тепло будет. Я буду огонь поддерживать, а ты на охоту пойдешь.
– А к огню не сбежится все лесное зверье? – засомневался я.
– Сбежится. Но они издалека будут любоваться… На два сладких куска мясных…
Немножко побегали, согреваясь, на полянке, как два лесных морока. Вытоптали место для костра, пошли за сучьями, как-то повеселее стало на душе.
– На хер этот костер, – раздумал братик нежданно. – Смотри вон туда вот, – зазвал он меня. – Видишь? Огни. Деревня там.
Мы побросали сучья, и резвые, как ночные тати, полезли сквозь кустарник на людское тепло.
Одну палку, впрочем, я оставил, и шел, сжимая ее, радостный, с гулким сердцем.
– Люди! – хотелось кричать радостно. – Как я люблю людей! Как хорошо, что живут они на земле!
Братик тоже повеселел.
– Сейчас придем, а там девки хороводы водят, – мечтал он. – Через костры прыгают. Венки вьют, по воде пускают. Мужиков в деревне нет, все на войне погибли. Как нам рады будут девки. Каравай вынесут, молока… В баню потом отведут. Будут в окошко заглядывать к нам и хихикать. Ну, в смысле, когда тебя будет видно – хихикать… А когда меня разглядят – тут любое сердце девичье дрогнет.
Я смеялся, донельзя довольный.
– Дрогнет, да, – поддакивал я. – Скажет: «Эка невидаль из леса вышла… Начудит же Господь!»
Огни становились все ближе, и незадолго до деревни лес кончился – остался, корявясь сучьем и тяжело дыша в затылок, за спиною. Показалось, что вязкий, он еле выпустил нас: еще какое-то время терся под ногами хлестким кустарником, а потом отстал окончательно.
– Не сожрал нас! Не сожрал! – хотелось крикнуть ему, и кулаком погрозить.
К тому времени темнота опустилась кромешная, и последнее расстояние до ближайшего двора нам далось особенно трудно: едва ноги не поломали в ямах, куда безопаснее было б на четвереньках добираться.
А потом еще и псина залаяла, таким злым голосом, что захотелось чуть ли не обратно в лес вернуться.
– Твою мать! – ругался братик. – В лесу не сожрали, а здесь загрызут.
Я поначалу сжимал свою палку, но потом подумал, что никаким суком от злобной псины не отмашешься, и бросил оружие наземь.
– Эй! – заорал братик, и собака залаяла еще пуще, благо она все-таки привязана была – слышалось, как цепь ее гремит.
– Эй, люди! – крикнул он еще раз, и мы вздрогнули, когда женский голос совсем близко спросил:
– Кого зовете?
– Черт! – выдохнул братик.
Мы напрягли глаза на голос и увидели, что метрах в трех от нас стоит человек, прямой и спокойный.
– Здравствуйте! – сказал я и шагнул навстречу. – Мы заблудились в лесу. Весь день шли.
– Куда шли-то?
Голос тоже был прям и спокоен.
Братик назвал деревню, куда мы добирались, и где обитал его дружок.
– Она в той стороне, – сказала женщина, хотя никакую сторону не указала. – Пойдемте.
– Молчи, – велела она собаке, когда мы прошли в калитку заднего двора и оказались у дома. Собака замолчала, рыча негромко и позвякивая цепью.
38 
