18 
— Когда она спит, то не нуждается в тебе. Разве мы не можем в это время быть вместе?
— У нас уже был об этом разговор.
— Знаю. Но я уже не могу больше терпеть, ты понимаешь?
— Этого следовало ожидать. Я ведь тебя предупредила.
— Если бы ты желала меня так же сильно, как я тебя, то не говорила бы этого.
Астролябия вздохнула. В такие минуты я ненавидел ее не меньше, чем любил.
— Ну скажи хоть что-нибудь! — взмолился я.
— А могу только повторить: мы всегда будем встречаться в присутствии Альеноры.
— Прекрасно! Тогда пошли к ней в туалет.
— Не будь вульгарным, Зоил.
— Я просто пытаюсь доказать тебе всю абсурдность твоего запрета.
— Dura lex sed lex. [19]
— А кто тебе мешает изменить этот закон?
— Я поклялась Альеноре, что никогда не оставлю ее одну.
— Могу дать голову на отсечение, что она не помнит твою клятву.
— Да, но я-то помню.
В это мгновение мне так захотелось ее убить, что я уже не знал, куда деваться. И тогда мне пришла в голову мысль, которая, хотя бы на тот момент, спасла меня:
— Этот запрет распространяется и на тебя. А если я предложу кое-что сделать втроем, ты согласишься?
— Ты имеешь в виду секс втроем? — забеспокоилась она.
— Нет, только не это!
— В таком случае, я, конечно, согласна.
Я возликовал. Ну, теперь она у меня увидит небо в алмазах!
— В ближайшую субботу я приду к полудню. Только не завтракайте слишком плотно.
— Значит, твое предложение связано с едой?
На секунду я задумался.
— Ну… можно сказать и так.
— Это замечательно! Мы с Альенорой большие лакомки.
— Не могу гарантировать, что это будет очень уж вкусно.
Романистка вышла из туалета с видом крайнего удовлетворения. Астролябия сообщила ей, что в субботу я приготовлю для них обед. Полоумная захлопала в ладоши. А меня уже начал одолевать страх.
— Что бы я ни принес, вы это съедите, обещаете?
— Ну конечно! — воскликнула Астролябия. — Неужели ты считаешь, что мы так уж плохо воспитаны?
В тот знаменательный день я вошел к ним с двумя сумками, набитыми доверху, чтобы не сразу разочаровать обеих женщин. Дело в том, что я напихал туда всякого барахла с целью убедить их, будто хочу приготовить праздничную трапезу. А настоящее мое приношение могло бы уместиться в одном кармане, поскольку состояло из трех крошечных коробочек для пилюль и компакт-диска.
Диск я вставил в музыкальный центр.
— О, ты приготовил даже музыкальное сопровождение к обеду! Как это изысканно!
Каждая из коробочек, предназначенных женщинам, содержала один грамм гватемальского псилоциба.[20] В моей же была двойная доза: такому старому любителю, как я, меньше и принимать стыдно.
— Что это такое? — поинтересовалась Астролябия, принимая от меня коробочку.
— Аперитив, — ответил я, тогда как это-то и было основное блюдо.
Обе женщины открыли свои коробочки, и писательница испустила восторженный крик: на какое-то мгновение мне даже показалось, что ей известна природа содержимого.
— Ты права, Альенора, — с воодушевлением подхватила Астролябия. — До чего же они хорошенькие, эти сушеные лисички! И что же — их можно есть прямо так?
— Да, желательно именно так.
Близился трудный момент, особенно для меня, привыкшего к этому снадобью: как ни странно, мерзкий вкус гриба ощущается острее именно теми, кому он уже знаком. Мне понадобилось немалое мужество, чтобы разжевать свою порцию. Зато Астролябия выказала замечательную воспитанность:
— Какой оригинальный вкус!
Что касается романистки, та и вовсе замычала от наслаждения. Мне подумалось, что я впервые потчую галлюциногенными грибами полоумное существо и что это рискованная затея. Налив воды в стаканы, я предложил женщинам выпить ее. Они подчинились; я выпил тоже, прополоскав рот и с облегчением почувствовав, что избавился от гадкого привкуса. Любопытное явление: мы с удовольствием едим все грибы, даже ядовитые, так отчего же одни только псилоцибы, которые, без сомнения, оказывают самое благотворное воздействие на человека, так противны на вкус? Может, природа таким образом предостерегает всех, кто хочет их попробовать: мол, будьте осторожны, сейчас вам предстоит пережить нечто весьма специфическое!
— А зачем нужно пить воду? — спросила Астролябия.
— Иначе это не подействует, — объяснил я.
18 
