Последние отзывы

  24  

Главное, Астролябия должна почувствовать, что я целю в нее. О нет, я не собирался врезаться на своем «боинге» в скромную квартирку в квартале Монторгей. Это было бы все равно что уничтожить птичье гнездышко.

Я истый парижанин. За границей — иными словами, за пределами парижской кольцевой дороги, — мне довелось повидать много замечательных зданий. Но они ничего не говорили моему сердцу. Вот почему я сразу исключил Тадж-Махал, хотя сей идеальный символ любви был бы великолепен в такой роли.

Значит, мне требовался только парижский объект, и поначалу я решил свершить доброе дело, избавив город от его бородавок: я терпеть не мог башню Монпарнас, но еще сильней ненавидел «Шератон Монпарнас» — одно из самых мерзких парижских сооружений, если не считать башню Жюссье, верх бессмысленного уродства, которую недавно избавили от асбестовых перегородок, хотя было бы куда проще и экономичнее снести ее напрочь.

Тем не менее, будучи совестливым человеком, я не забывал о побочных негативных последствиях: взрыв «Шератона» грозил нанести ущерб близлежащему Монпарнасскому кладбищу, а я, подобно всем убийцам, почитал больше мертвых, чем живых; и как прикажете разрушить башню Жюссье, не разорив при этом Ботанический сад, столь милый моему сердцу?!

Однако не следовало поддаваться этому соблазну и уступать доводам жалости. Я ведь собирался стать разрушителем, а не героем в глазах общественности. Кроме того, мне хотелось, чтобы моя акция была связана с Астролябией, а для этого нужно было уничтожить именно воплощение красоты.

Впрочем, если вдуматься, уничтожают ли злодеи что-нибудь другое? История человечества не знает примеров покушений на уродство. Ибо уродство, в отличие от красоты, не способно вызывать такие неистовые чувства, а следовательно, недостойно и таких усилий. Самое выдающееся безобразие способно лишь возмутить людей, но не более того. И только шедевры красоты внушают страсть, необходимую для их уничтожения. Монах Мисимы спалил дотла именно Золотой храм,^[31] а не одно из тех кошмарных современных зданий, которые к тому времени уже обезобразили Киото. Вот вам и архитектурное воплощение слов Уайльда: «Но каждый, кто на свете жил, любимых убивал».^[32]

Что ж, в Париже нет недостатка в красоте. Я сразу отмел мысль о Лувре — слишком уж его много. А если разрушить частично, то как выбрать между отделами фламандской живописи и греческой скульптуры? Меня обуревало множество идей: сады Пале-Рояля, Обсерватория, башня Сен-Жак, Нотр-Дам, и всякий раз я находил это бессмысленным. Нужен был монумент, который так или иначе был бы связан с Астролябией.

А что если спросить у нее самой?

— Скажи, есть ли в Париже такое сооружение, которое ты уподобляла бы себе?

Астролябия взглянула на меня и серьезно задумалась. Она все еще не вышла из кайфа, и потому мой вопрос не вызвал у нее подозрений. Ее ненормально расширенные зрачки казались больше самих глаз, взгляд был влажным и ласковым.

— Конечно, есть. Неужели не догадываешься?

— Нет. Может, катакомбы?

Она расхохоталась.

— Назови строение в Париже, для которого алфавит сыграл главенствующую роль, — сказала она.

— Понятия не имею.

— Тогда подумай о букве А.

Думать о какой-то букве алфавита во время кайфа — все равно что идти на штурм целой империи. Особенно если это буква «А», самая невинная из всех. В голове у меня возникла галлюцинация в виде черной гласной, сопровождаемая оглушительным гулом; телефонный звонок вытягивался в нескончаемое АААА, целые полчища двуногих А маршировали, размахивая причудливыми кинжалами, похожими на «А». Между прочим, некоторые малайские крисы^[33] действительно напоминают по форме букву «А»: это почетное оружие, которым не приканчивают абы кого. Как правило, простых смертных кромсают на куски чем попало; одни только короли заслуживают убийства крисом в форме остроконечной буквы «А».

Не могу сказать, сколько времени я ломал голову над этой знаменитой гласной. Должно быть, Астролябии это надоело, и она нарушила мои раздумья:

— Но это ведь проще простого! Буква «А» вдохновила своего создателя на строительство самого известного парижского шедевра.

— Триумфальная арка?

— Да нет же! Эйфелева башня! Разве ты не замечал, что она имеет форму буквы «А»?

Я изумленно вытаращил глаза, как будто заново открыл для себя мир.

  24