очень нудно 
34 
Закрыв подсобку, Подорогин вернулся в гостиную. Репродукции Сурикова и Айвазовского в тяжелых окладах отчего-то напоминали увеличенные иконы. Желтые фотографии в стеклянных забралах книжных полок были изглоданы и загнуты по краям, точно листья в гербарии.
В этой самой комнате Тихон Самуилович однажды вручил ему саквояж с семьюстами тысячами долларов. Новенькие купюры Подорогин пересчитывал чуть ли не полдня, пригубливая кофе из крохотной чашки, которую Тихон Самуилович не уставал наливать. Затем старик заставил его написать расписку в получении суммы и снести груз по фантастическому адресу: вагончик сторожа одной из автостоянок на юго-западе. «А с них — расписку?» — спросил Подорогин. «Необязательно». Из-за сетчатой ограды на него кидались два клокастых волкодава. Отчаявшись переорать их, он хотел ехать обратно, но откуда-то взялся чумазый кибальчиш. Короткой фразы по-цыгански хватило, чтоб огромные псы потеряли всякий интерес к чужаку и растворились среди пыльных кузовов. В вагончике Подорогин поставил саквояж на самодельном столике, надел перчатки и принялся расталкивать заваленное смердящим тряпьем тело на лежаке. Когда наконец это ему удалось и он распахнул саквояж перед черным, заросшим лицом, его уже мутило от вони. «Это — вам», — сказал он, еще не решаясь выпустить деньги из рук. «А-а, — прохрипело лицо, — смерть оккупантам? Привет Силычу». «Это — вам!» — повторил Подорогин и встряхнул саквояжем. Ответа не последовало. Выйдя на воздух, он позвонил Тихону Самуиловичу. Тихон Самуилович назвал его идиотом и сказал немедля все отдать «хозяину» и убираться. «Силыч, — мечтательно поведал старик впоследствии. — Знаешь хоть, кто меня так зовет-то?» Уточнять своего откровения он не счел нужным, но Подорогин хорошо запомнил, как пару недель спустя в этих же стенах в ногах у Тихона Самуиловича ползал замначальника городской ГАИ. Человек в генеральском мундире и с растрепанной лысиной, рыдая, просил «Силыча» за детей, жену и какую-то Зою, то есть — не сажать его.
Подорогин взглянул на часы: девять. Он хотел закурить, но сломал сигарету. Все было бессмысленно. Стоя посреди комнаты, он поймал себя на желании кричать во все горло. Шаги, которые, как казалось ему, должны были приближать его к развязке, были шагами в бездну, в пустоту. «Да и что, — закрыв глаза, спросил он себя с усмешкой озарения, — что ты намерен делать, приди сейчас старик?»
Отбросив с дороги кресло, он стал прохаживаться вдоль стены.
Тихон Самуилович, помимо доли прибыли, имел свои планы на «Нижний» и реализовал их, нимало не интересуясь мнением Подорогина на этот счет. Но чтобы желать его, Подорогина, смерти, и не просто желать, но и вот так вот, за его же деньги, заказать его — нет, это было не в привычках, не в характере старика. В свое время он попросту мог отойти в сторону и не поспешествовать Подорогину в следственной заварухе из-за убийства Штирлица. Или, например, помогать следствию. Все решилось бы безо всяких заказов еще тогда (хотя и тогда обошлось не без этого: выпадение, исключение из заведенного цикла жизни чугунки ее внеочередного очередника, похоже, осталось незамеченным даже ближайшими собутыльниками). Нет, желать его смерти у Тихона Самуиловича причин быть не могло. Подорогин всегда знал свое место. Знал и не пытался прыгнуть выше головы. Люди куда более сметливые и осведомленные, чем он — тот же Штирлиц, — либо давно лежали в земле, либо были в бегах, потому что не чувствовали «потолка», той черты, дальше которой их честолюбию не было ни хода, ни оправдания. А Подорогин чувствовал. Однако в последнее время этот «потолок», казалось, сам опускался ему на голову. Через «Нижний» и его дочерние фирмы проходили огромные теневые суммы. Откуда, куда и за что — ведал один Тихон Самуилович. Не знал этого толком даже главный бухгалтер, который подчинялся старику, а Подорогину давал отчеты лишь по так называемой белой бухгалтерии. Магазин был чем-то вроде невидимого расчетно-кассового центра. После сдачи каждого квартального отчета Подорогин ждал налоговой проверки и неизбежного заведения уголовного дела по целому букету статей. Но если фискалы и откапывали недоимки, то, как они сами любили говорить, недоимки штатные. Вот так. «Нижний», который, случалось, два-три месяца не мог рассчитаться даже по горячим поставкам, выходил на уровень рентабельности нефтяного месторождения, а налоговая служба была способна взыскать с него только за штатные недоимки. Умному человеку в этой ситуации, наверное, следовало бы уйти, но Подорогину пришлось бы уходить в вышибалы. Герой потребовал бы от старика раскрыть карты, но только бездетный герой. В те дни, когда Тихон Самуилович получал свою долю от официальной прибыли, то есть от непосредственной магазинной выручки, и с удовольствием, не спеша, слюнявя сухие пальцы, пересчитывал деньги, Подорогин мог позволить себе лишь изредка отвечать на его затаенную усмешку — такой же сдержанной гримасой.
34 
