очень нудно 
41 
— Василий Ипатьевич, — подтвердил Подорогин, глядя на дверь.
— Луиза Раульевна, — представилась дама.
— Кто? — не понял Подорогин.
Дама пригубила коньяк и отщипнула шоколаду.
— Луиза, — повторила она, жуя, — Раульевна.
Подорогин потер лоб.
— Что вы делали в «Береге»?
Луиза Раульевна откинулась на спинку стула.
— Важно, что вы здесь.
— Где — здесь?
— Неважно.
— Так. — Запутавшись в разрезанном кармане, Подорогин достал пистолет, шагнул к даме и с усилием, так что она ткнулась в стену птичьим затылком, надавил ей торцом глушителя в переносицу. — Так, Луиза… — Усиливая нажим, он смотрел не в выпученные глаза дамы, а на ее руки, вцепившиеся в углы стола, точно в подлокотники стоматологического кресла. — Или ты выкладываешь все, или… — Он вдруг осип. — Кузьмич пойдет порожняком. Ферштейн?
Луиза Раульевна, насколько это было возможно в ее положении, кивнула.
Подорогин отнял пистолет и вернулся на табуретку.
— Кто такой Леонид Георгиевич Уткин?
— Не знаю. — Сдерживая слезы, Луиза Раульевна терла переносицу.
— А ты?
Вместо ответа Луиза Раульевна разрыдалась.
Подорогин, закурив, нервно поплевывал в пол. Руки его дрожали. Пытаясь отвлечься, он думал о доме, но к тихому ужасу вспоминал не столько Наталью и дочерей, не столько старую и даже новую свою квартиру, сколько — нынешний номер в гостинице, проститутку в растопыренной сиреневой шубке.
Наплакавшись, Луиза Раульевна высморкалась в салфетку, глотнула коньяку и пристально рассмотрела в карманное зеркальце след от глушителя на лбу.
— Итак, — напомнил Подорогин.
Луиза Раульевна надела большие темные очки и попыталась сбить завитую челку на глаза.
— Моя девичья фамилия Лопес.
— Минуту. — Подорогин дотянулся до стола, взял бутылку и прихлебнул из горлышка.
— Отец был участником сопротивления в Испании, его я не помню, — продолжала Луиза Раульевна. — В сорок первом мы жили в Витебске. После того как Белоруссию заняли, нас с мам а отправили на лесозаготовки. Точили брусья в тару для бомб. Это был лагерь под Вентспилсом. Немцы еще подковыривали мама: сама русская, а дочь цыганка — мисверхальтнис…
Поперхнувшись коньяком и потихоньку, глоток за глотком, восстанавливая дыхание, Подорогин подумал, что подстегивать, а тем более пытаться разъяснять ту околесицу, что несла сейчас его визави, было бессмысленно. Кто она и что она — об этом она могла лишь проговориться… Немцы, без единого выстрела ретировавшиеся из лагеря в 44-м. Набитое командированными, точно бочка с селедкой, здание Ярославского вокзала в 46-м. Поезд «пятьсот веселый». Корейцы Южного Сахалина, сжигающие своих мертвецов. Коровы, пасущиеся на помойках Улан-Батора в 53-м. Монголы, поголовно сопливые из лени к хорошей одежде. Монгольские китайцы, брачующиеся в тринадцать лет… Затем, скачком — мятеж белочехов в 18-м, расстрел царской семьи, расследование Соколова и записки Дитерихса… На какое-то время Подорогин вообще перестал слышать Луизу Раульевну. Машинально кивая, он только наблюдал за ней. Она была напугана, оттого многословна, но чем дальше, тем больше он убеждался в том, что причина ее испуга заключалась вовсе не в пистолете с глушителем.
Луиза Раульевна вдруг замолчала на полуслове, разрушила в тарелке окурок, сдвинула мизинцем парашютную шторку и, поднырнув подбородком, щурясь, высматривала что-то во дворе. Подорогин отряхнул с колен сигаретный пепел. Его вязаная шапочка была насажена на горлышко бутылки из-под коньяка.
— Время… черт! — Пальцы Луизы Раульевны лунатически нащупывали в пачке новую сигарету.
Подорогин стащил шапку с бутылки и спрятал пистолет. Он понял, что напоминал ему монолог Луизы Раульевны: рассказ Щапова про антресоли и Печкина про инопланетян. То есть это, скорей всего, была трансляция. Луиза Раульевна, как Щапов и Печкин, была не действующее лицо в его мытарствах, а только голос за кадром, политинформация. Требовать от нее чего-то сверх того, что значилось в заготовленном тексте, было глупо. И, может быть, опасно.
— Зачем это вам? — поинтересовался он тем не менее.
В золотой шубе Луизы Раульевны, забитой под стол, заголосил пейджер.
— …Раб божий, имярек Иваныч, — выцедила сквозь сигарету Луиза Раульевна. Достав шубу и облачаясь на ходу, она вытряхнула из ридикюля на стол микрокассету в футляре и бросилась из комнаты.
41 
