очень нудно 
57 
Держать в руках совковую лопату Никита учил Антона недолго.
— Ты видал корабельную топку? Броненосца, в тридцать тысяч тонн водоизмещением? Не видал.
Вот здесь топка, — Никита неуловимым движеньем открыл дверцу («Дверь топки привычным толчком отворил»), — длинная, потому что котёл цилиндрический протяжённый. Так вот. Пароходная — куда длиннее. А уголь надо забрасывать равномерно по всей пламенной поверхности, и к задней стенке тоже. Помахай лопатой
смену, в трюме, да в Красном море, когда и поверху, на палубе босиком не пройдёшь — как по сковородке, вроде как в аду. Не умеючи часа не простоишь, кишочки поднадорвёшь.
Наука Никиты была, как потом понял Антон, в чередовании напряжения и расслабления. Конечно, лопата должна быть не до пояса, как все эти дурацкие заступы, а с черенком нормального размера, до подбородка, чтоб был размах. Посылаешь тяжёлую лопату вперёд, и когда куски угля соскользнули с неё — плечевой пояс и руки расслабляются, лишь придерживая лопату, чтоб не улетела в топку («У салаг такое бывало: отпустит — и с концом, тысяча градусов, только дымок от черенка»). И этой секунды мышцам хватает, чтобы снять напряжение, отдохнуть. Как в брассе: толчок, усилие — скольжение — расслабление. Опытному пловцу легче в воде, чем на суше, он может плыть много часов. Никита говорил, что выстаивал и по две смены. Антон зачарованно глядел, как он, открыв бьющую в лицо жаром топку («и пламя его озарило»), безусильно швырял в её огненно-белую глубину сверкающие глянцевые куски антрацита («Хороший уголёк дает Караганда, мать её так!..»). И сам сверкал своим тоже чёрным единственным глазом, матрос русского флота кочегар Никита, сорок пять лет простоявший у топки.
15. Вдовий угол
По утрам дед по-прежнему, несмотря на своё полулежачее состояние, брился сам, доверяя Антону только взбивать пену в широкодонном медном стаканчике, именуемом «тазик», и — уже со вздохом — править «Золинген» на ремне. Подравнивал усы, виски, тщательно выбривал щёки, подперши их извнутри языком.
Раньше, когда Антон приезжал на каникулы, дед любил за завтраком расспрашивать, как там в столицах. Антон старался рассказать ему что-нибудь любопытное, например про встречу студентов МГУ с Николасом Гильеном, и даже цитировал его стихи, которые на вечере с пафосом читал переводчик прогрессивного поэта: «Он теперь мёртвый — американский моряк, тот, что в таверне показал мне кулак».
Реакция деда, как всегда, была решительной:
— Наши были бандиты, и эти, кубинские — тоже бандиты.
Вспоминали; их общие с дедом воспоминанья теперь уже отстояли — не верилось — на тридцать, тридцать пять лет.
— А помнишь, дед, как вы меня с отцом экзаменовали?
— Да-да, когда Пётр Иваныч выпьет. Ну, это было нечасто — где было взять? Сдавали картошку — за мешок полагалась бутылка, мама твоя иногда принесёт чуток спирту из лаборатории. Но она боялась… Сядем с ним, я выпью свою рюмку, Пётр Иваныч — остальное. Позовём тебя — ты был очень забавный. Развлечений же никаких.
Называлось: экзамен по философии.
— Леонид Львович, сначала — вы, начнем, по хронологии, с богословия.
Дед охотно вступал в игру. Очень серьёзным тоном он спрашивал:
— Какие суть три царства в тварном мире?
— Три царства суть, — отбарабанивал Антон, — царство неживое, видимое и ископаемое, царство прозябаемое — растительное и царство животное.
— Относится ли человек к царству животному?
— Не относится, ибо он есть особенное Божественное творение.
— Ну-ну, — говорил отец. — Посмотрим, осталось ли что-нибудь в твоей головке от марксистской философии. Почему учение Маркса всесильно? Не помнишь? Потому что, — он подымал вверх палец, — потому что оно верно.
— Что есть истина? — задумчиво говорил дед.
— Идём дальше. Из чего состоит окружающий, или, как сказал бы твой дедушка, видимый мир?
— Весь окружающий нас мир состоит из материи, — отвечал Антон. Помнил он это, как и всё, что ему говорили, хорошо, но всегда удивлялся, что и печь, и стены, и дорога одинаково состоят из мягкой материи вроде той, из которой мама по вечерам строчила на машинке трусы и бюстгальтеры.
— А что мы имеем в безвоздушном межпланетном пространстве?
Это было ещё непонятнее, но что надо отвечать, Антон также знал твердо и произносил с удовольствием:
— Тоже материю, она вечччна и бесконечччна.
57 
