очень нудно 
127 
Темные силуэты изуродованных стен - не выше третьего этажа, подсвеченные пламенем костров, вырисовывались на фоне еще не успевшего почернеть неба. На расчищенной площадке - некогда самом центре городского парка - пылали костры. Сердце Ромашки кувыркнулось и замерло - теперь девушка внимательно разглядывала людей, которые до того сидели, глядя на пламя, а теперь поднимались навстречу роднянскому отряду. И вот на фоне отсветов Ромашка увидела огромную широкоплечую фигуру Тура. Рядом с Туром у костра сидел на присядках человек, куда более худощавый, с длинными, собранными на затылке ремешком волосами. Он обернулся и, как и все, смотрел на подходивших людей. Лица его Ромашка не видела - только силуэт, но знала - Мирослав ее хорошо видит, и смотрит неотрывно, как и Тур. Тур первым пошел ей на встречу, Мирослав же выпрямился, сделал несколько шагов и остановился.
Огромные руки названного брата сжали Ромашку так, что девушке показалось - вот-вот хрустнут ребра. Она подняла голову, посмотрела на круглое лицо с рыжей бородой и яркими голубыми глазами - глаза эти под взглядом Ромашки погрустнели. Тур глянул на Сивера и нехотя произнес:
- Спасибо, что приглядел…
- Не за что, - буркнул Сивер и пошел к своим, оставив Ромашку с братом.
Туру и в этот раз повезло: его не ранили, а, по словам самого богатыря, лишь поцарапали слегка. Ромашка не заметила на нем повязок и вздохнула с облегчением. Тур спросил, не обижали ли ее, на что девушка лишь покачала головой и пошла вместе с ним к костру.
Мирослав ждал, пока они подойдут, и теперь Ромашка уже различала его лицо, светлые глаза, с беспокойством и как-то вопросительно на нее смотревшие. А остановившись в двух шагах, видела и глубокую царапину, пересекавшую лицо - через лоб, левую бровь и скулу, и повязку, что угадывалась под разорванной на боку рубахой. Но стоял Мирослав твердо, вглядывался в ее лицо и молчал. Ромашка поняла почему - он мог бы попросить у нее прощения за все то, что предстало сегодня перед ее глазами, за разрушенный город, за тысячи лишившихся родного крова людей, за… за то, в чем Мирослав почему-то ощущал свою вину, но слов подходящих для этого не нашел. А Ромашка-то его не винила. Она постаралась объяснить ему это: улыбнулась слабо - с трудом далась ей эта улыбка, головой качнула, а вот сказать ничего не смогла. Тур смотрел на них с легким недоумением, но Мирослав понял и протянул ей руки, ладонями вверх. Ромашка положила на эти ладони свои, и с непонятным удивлением смотрела, как длинные пальцы гладят ее кисти. Потом Мирослав нехотя разжал пальцы, и руки Ромашки соскользнули с его ладоней. Девушка подняла глаза и смотрела на покрывающую подбородок Мирослава светлую щетину. Он улыбнулся уголком губ, поднял руку, провел по подбородку, поморщился.
- Я тетю твою видел. Она с семьей уже уехала в приморье, - сказал он.
Девушка кивнула.
- Сивер сказал?
"Показал" - поправила про себя Ромашка, но вслух ничего не произнесла, опять кивнула.
- Хорошо. Я не успел попросить его передать тебе весточку, но был почти уверен, что Сивер обязательно тебе покажет или расскажет. Обмолвился при нем, что это твоя родственница.
Он вдруг нахмурился и погрустнел, потом сказал тихо:
- Да только свидеться вам нескоро получится. Мы с Туром в ближайшее время в приморский город вряд ли поедем, а одну тебя я не отпущу.
Он замолчал, последние слова словно повисли в воздухе. "Я не отпущу" - и Тур, и Мирослав - оба подумали, что такая фраза может быть произнесена либо отцом, либо братом, либо мужем… ну, хотя бы женихом. Только Ромашка этого не заметила - покровительственное отношение Мирослава было для нее естественно - еще в городе он взялся защищать ее, да и теперь чувствовал свою ответственность за девушку. Она только наклонила голову в ответ на его фразу. Мирослав долго смотрел на нее, потом на Тура глянул - тот ответил другу таким же беспокойным взглядом. Оба поняли, что с девушкой что-то не так, и хотя все было вполне объяснимо пережитым ею шоком, волновались. Да только все равно пришлось им оставить Ромашку ненадолго одну у костра - надо было ставить шатры, разворачивать шкуры, подвешивать над кострами широкие котлы. Пока все были заняты, Ромашка неподвижно сидела, глядя на пламя - на город ей сейчас смотреть не хотелось, да ведь и темно было - все равно не видно ничего. Ромашка уселась перед костром, обхватила коленки и смотрела, смотрела… усталые глаза отчего-то не спешили закрываться, спать Ромашке не хотелось, хотя пляска огня и уютный треск словно стремились укачать, убаюкать.
127 
