очень нудно 
62 
— К-кто это? — спросил волчок, не успевший испугаться, поскольку пугаться ему, по его твердому убеждению, на этом болоте было больше некого.
— Я Мишка — вашему терему крышка, — мощно до неслось снаружи. В следующую секунду на теремок властно начала усаживаться чья-то огромная мохнатая политическая платформа с коротким хвостиком на самой серединке. Болотным властям надоела многопартийность.
От страха волка вырвало сначала сусликом, а затем и всеми прочими его приобретениями, которые радостно разбегались из партии «Отечество» и присоединялись к Медведю. Медведь их брезгливо подбирал и все сильнее наседал на теремок. Зайчик-побегайчик с ликующим визгом «Давно пора!» выскочил из погреба и носился вокруг, мышка-наружка предлагала свои услуги, лягушка-квакушка яростно квакала, но никто ее не слышал, а лисичка-сестричка с союзом правых сил почесывала хвост и думала, что это еще не худший вариант. Одно яблоко, так и не успевшее вступить в волчка, изо всех сил — пахло в середине теремка, но на него уже не обращал внимания. Теремок трещал и шатался, медведь на него все основательнее и наконец сел со всем. Болотная многопартийность прекратилась, щепки от теремка долго еще носились в воздухе, а медведь все сидел посреди болота, потирая платформу, и недоуменно оглядывался.
— Што ж я таперича делать буду? — спрашивал он у присутствующих
— Ты таперича партия власти, — поясняли ему
— То ись как? Один я, что ли?
— Нет, нет! Мы все твои коллективные члены! — кричали комар-пискун, мышка-наружка. Зайчик побегайчик и даже лисичка-сестричка.
— А как же многопартийность? — вспомнил медведь знакомое слово.
— Да зачем нам теперь многопартийность! Болото одно, ну и Медведь должен быть один! Медведь и болото едины!
— А мне хоть как, — сказал Медведь, очень утомившийся от их шума. — Мне спать пора. — и завалился набок в тяжелую зимнюю спячку.
И такие уютные сонные волны шли от него по всему болоту, что тут же закрыли глазки и улеглись спать и лисичка-сестричка, и зайчик-побегайчик, и комар-пискун, и даже волчок-серенький бочок, похудевший, сдувшийся и решивший начать новую жизнь. Политическая жизнь болота прекратилась, как не была.
— Чтой-то там на гнилом Востоке давно ничего не слыхать? — спросил осел у слона.
— Тебя волнует? — ответил слон. — Давай лучше голоса во Флориде посчитаем.
— И то дело, — согласился осел. — Болото за океаном, а Флорида вон она.
И углубились во Флориду.
ДРЕМУЧИЙ ВАСИЛИЙ
В некотором царстве, некотором государстве, на берегах мелководной красавицы Десны, в дремучих брянских лесах, известных своими лосями, грибами и партизанами, проживал дремучий дядька Василий. Был он напорист, как лось, крепок, как гриб, и суров, как партизан. Дядька Василий любил труд. Он гордился своей трудовой закалкой, трудовой биографией и трудовыми мозолями, н не было в нем ничего нетрудового, включая доходы. День-деньской он вертелся как белка в колесе, бился как рыба об лед, жужжал, как пчела, вкалывал как Карло, и шуршал что немой. За это восхищенные сограждане поставили его наставником над своими детьми, которые к этому времени чрезвычайно обленились. Дело в том, что в воздухе как раз тогда стал носиться сладкий аромат легких денег, как будто мимо пролетела Фея Быстрой Наживы, и запах этот вскоре стал забивать даже могучий дух брянского леса с его лосями, грибами и особенно партизанами. Молодое поколение знай себе зачарованно водило носами по ветру и грызло семечки, потому что еще не успело узнать, что выбирает пепси.
— Вы все заразу эту нюхаете, — назидательно выговаривал им дядька Василий, — а пороху не нюхали. А кто пороху не нюхал, землю потом не поливал, за сохой не ходил, кровавой юшки не утирал, на дядю не горбатился, вшей не кормил, кого жареный петух в зад не клюнул, тот, скажу я вам, не стоит ломаного гроша. Выеденного яйца. Билета МММ не стоит. Козячего дерьма, короче, я так вам скажу.
— Нештяк мужик, — лениво посмеивались брянские хлопцы.
— Да ну яво к свиням собачим, — певуче возражали румяные девки, поглядывая на хлопцев не без умысла.
Дядька Василий сердито хмурил затылок, сдвигал густые брови на кончик носа и продолжал рассказывать о пользе ручного неквалифицированного труда поскольку только такой род занятий он считал достойным настоящего человека — за полной своей неспособностью к любым другим.
62 
