31 
– Единственное, на что нам остается надеяться, – продолжил он, – что они найдут пациента. Тогда проблема разрешится. Не будет ни любопытства прессы, ни угрозы судебного разбирательства. Он должен найтись – в целости и сохранности.
– Что с каждым часом все менее и менее вероятно.
Они сидели молча, кофе в чашках стыл, их дружеские отношения натянулись до предела. Вот почему врачам нельзя жениться на коллегах, подумала она. Вечером Пол вернется к Элизабет, чья работа никак не связана с медициной. И между ними нет этой напряженности, им не приходится делить тревогу из-за Дага Кэри, или судебного преследования, больничное руководство не способно испортить им ужин. Элизабет поможет Полу отвлечься от проблем, по крайней мере на один вечер.
«А кто поможет мне?»
6
Сегодня никаких резиновых кур, подумал Роби Брэйс, когда официантка поставила перед ним тарелку. Он посмотрел на седло барашка, молодую картошку и тушеные, совсем еще крошечные овощи. Все выглядело таким нежным и юным! Разрезая ножом мясо, он думал: избранные предпочитают питаться юностью. Сам-то он не чувствовал никакой особой избранности, хоть и сидел за столом, украшенным зажженными свечами, а рядом с его тарелкой примостился изящный бокал с шампанским. Он посмотрел на жену, Грету, сидевшую рядом. Ее светлый лоб прорезала хмурая складочка. Он подозревал, что недовольство вызвано не качеством пищи – ее просьба о вегетарианской закуске была беспрекословно удовлетворена, а сама еда художественно сервирована. Глядя на два десятка других столов в банкетном зале, она наверняка обратила внимание на то, что заметил ее супруг: они сидели за самым дальним от трибуны столом. Задвинуты в угол, где их почти не видно.
Половина стульев за их столом пустовала, еще три были заняты администраторами дома престарелых и совершенно глухим инвестором Казаркина Холма. Их сослали за этот столик, словно в Сибирь. Оглядывая зал, он увидел, что другим врачам достались более почетные места. Доктор Крис Олыпанк, который был принят на работу в ту же неделю, что и Роби, получил место гораздо ближе к трибуне. «Возможно, это ничего не значит. Возможно, это просто случайная оплошность при размещении гостей». Но Брэйс не мог не отметить очевидную разницу между Крисом Ольпанком и самим собой.
Олыпанк был белым.
«Эй, приятель, ты забиваешь себе голову ерундой!» Он глотнул шампанского, осушив бокал одним возмущенным глотком. Его не отпускала мысль, что он был единственным чернокожим мужчиной среди гостей. Были еще две черные женщины за другим столом, но он был единственным. Это уже превратилось в навязчивую идею, привычку, прочно засевшую в его сознании, которая срабатывала каждый раз, стоило ему оказаться в многолюдном помещении. Сколько среди присутствующих белых, сколько азиатов, сколько черных? Если тех или иных было слишком много, он чувствовал себя неуютно, словно была превышена некая приемлемая для него расовая квота. Даже теперь, будучи врачом, он не мог отделаться от болезненного осознания своего цвета кожи. Буквы после его имени, свидетельствующие о высшем медицинском образовании, ничего не изменили.
Грета протянула к нему руку – такую маленькую и бледную на фоне его черноты.
– Ты не ешь.
– Ничего подобного. – Он посмотрел на ее вегетарианское ассорти: – Как тебе кроличья еда?
– Кстати, очень вкусно. Попробуй! – Она подхватила вилкой кусочек приправленного чесноком картофеля и сунула ему в рот. – Правда, вкусно? И между прочим, полезнее для твоих сосудов, чем этот бедный ягненок.
– Рожденный хищником…
– …им и останется. Но я надеюсь на твое прозрение.
В конце концов он улыбнулся, не устояв перед красотой собственной жены. Грета не относилась к тем, чья красота – в глазах смотрящего; в ее лице были видны и ум, и страсть. Хотя ей самой, казалось, было безразлично, какое впечатление она производит на противоположный пол, Брэйс с болью подмечал, как на нее смотрят другие мужчины. И видел, как они смотрят на него – черного, женатого на рыжеволосой красавице. Зависть, возмущение, недоумение видел он в их глазах, когда они поглядывали на мужа и жену, черное и белое.
Постукивание по микрофону отвлекло их. Брэйс поднял глаза и увидел, что на трибуну взошел Кеннет Фоули, главный исполнительный директор Казаркина Холма.
Огни притушили, и на проекционном экране над головой Фоули появилась картинка. На слайде был логотип Казаркина Холма – завитое барочное «К», переплетенное с «X», а под ними слова:
31 
