13

Уоррен Эмерсон чувствовал, как холод обжигает ему легкие. Сегодня утром уличный термометр показывал минус тринадцать, поэтому он оделся потеплее. Надел две рубашки, свитер и куртку, натянул шапку, рукавицы, плотно обмотал шею шерстяным шарфом, только вот от холодного воздуха нечем защититься – все равно придется вдыхать. От него першило в горле, болела грудь, а в легких ощущались спазмы. Вышагивая по дороге, он пыхтел, словно локомотив: «Хлюп-кхе, хлюп-кхе». Еще не зима, думал он, а вокруг уже все покрылось льдом. Он сковал ветви деревьев, и те казались блестящими и прозрачными. По скользкой дороге Уоррену приходилось идти с особой осторожностью, тщательно отмеряя каждый шаг, – он старался ступать по песку, который набросали на лед. Он затрачивал вдвое больше усилий для удержания равновесия и, добравшись до городских окраин, он уже ощущал дрожь в коленях.

Когда Уоррен зашел в магазин, кассирша супермаркета «Кобб энд Моронгз» подняла голову. Он улыбнулся ей, как обычно с надеждой, что она ответит ему тем же. Уоррен заметил, как уголки ее губ автоматически поползли вверх, но потом, когда кассирша как следует разглядела посетителя, ее улыбка застыла, так и не успев окончательно сформироваться. Женщина отвернулась.

Потерпев молчаливое поражение, Уоррен потянулся за продуктовой тележкой.

Он совершал привычный обход, уныло шаркая по скрипучим половицам. Остановившись у полок с консервами, Уоррен принялся разглядывать банки с кукурузой, зеленой фасолью и свеклой, на которых красовались этикетки с яркими иллюстрациями летнего изобилия. Этикетки врут, подумал он. Разве можно сравнить эти консервированные оранжевые кубики с только что выдернутой из теплой земли морковью, свежей и сладкой. Он стоял, не притрагиваясь к товару, мысленно вспоминая летние овощи, которые сам выращивал и которых ему сейчас так не хватало. Он посчитал, сколько месяцев осталось до весны, и прибавил те, что уходили на созревание нового урожая. Казалось, вся его жизнь состояла из ожидания весны и подготовки к зиме. В голове зародилась мысль: «С меня хватит. На моем веку и так было слишком много зим. Еще одну я не переживу».

Уоррен оставил тележку где полагается, прошел мимо никогда не улыбавшейся кассирши и вышел за дверь.

Он остановился на тротуаре возле дверей «Кобб энд Моронгз» и посмотрел через дорогу, на недавно покрывшееся льдом озеро. Его поверхность искрилась, как безупречно отполированное зеркало, еще не тронутое снежной пылью. Каток, подумал он, вспоминая зимы своего детства, которые он проводил на льду, плавное скольжение, мелодичный скрежет коньков. Скоро на озере появятся дети с хоккейными клюшками, и их яркие зимние куртки, словно конфетти, рассыплются по гладкому льду.

«Но мне зима надоела. Я больше не хочу зимы».

Он втянул холодный воздух и почувствовал, как закололо в легких. Остро. Мучительно.

В окне универсального магазинчика на Вязовой улице снова сидел кот. Он старательно вылизывал себя; его черная как смоль шерстка блестела на солнце. Когда Клэр проходила мимо, кот, прекратив заниматься туалетом, с презрением уставился на нее.

Клэр посмотрела в небо. Оно имело пронзительно-голубой оттенок, как бывает в преддверии ужасно холодной ночи. Через четыре дня после смерти Скотти Брэкстона зима полностью вступила в свои права, заявив о себе со всей суровостью. Тусклая ледяная корка окончательно сковала озеро, а в колонке некрологов сегодняшней утренней газеты появилась дежурная фраза: «Похороны состоятся весной». Когда оттает земля. Очнется после зимней спячки.

«Буду ли я здесь весной?»

Она свернула в Сыромятный переулок. Над дверью одного из домов, раскачиваясь на ветру, словно вывеска закусочной, болталась табличка:

Клэр прошла прямо в кабинет Линкольна и положила ему на стол свежий номер «Уикли информер». Он взглянул на нее поверх очков.

  71