очень нудно 
222 
— И вот о чем я подумал, дорогие друзья: не угодно ли вам посодействовать мне в примирении ваших враждующих станов и мирном их возвращении, так сказать, в исходное состояние? Разумеется, нас можно не любить, но теперь лучше это делать поодиночке. О пайках для престарелых коммунаров мы могли бы договориться отдельно…
— Об этом можно поговорить, — после долгого молчания произнес Краминов.
— Попробуйте, попробуйте. Я слышал, что и так уже значительная часть крестовцев и елагинцев ходит туда-сюда…
— Ну, не очень значительная часть, — поморщился Краминов.
— Но это начало. Я вас серьезно прошу… И тогда наша общая маленькая тайна насчет истинного имени господина Гувера не выйдет за пределы этой комнаты…
— Это непременное условие? — бывший Гувер вскинул голову и сверкнул очами.
— Да, это грубый, грубый шантаж, — сказал Чарнолуский и расхохотался. — Нет, а вы чего хотели: надо отвечать за свои действия — или это прерогатива только власть имущих? Скажите лучше, по-человечески, без чинов, — что вы делали в этой коммуне, если так не любите большевиков?
— Я делал там свободное новое искусство, — упрямо сказал Краминов.
— Ну, Бог с вами. Скажите, могу я на вас рассчитывать? Думать надо быстро, потому что, пока вы будете думать, другие тоже не станут терять времени. И тогда вместо примирения, которое придумаете вы, могут случиться совсем другие меры, которых не хотели бы ни вы, ни я.
Краминов присвистнул.
— С пяти, — неожиданно сказал Ловецкий. Краминов просвистал пять нот знаменитой темы Судьбы.
— Ну, это просто, — разочарованно протянул Ловецкий.
— О чем вы? — удивленно спросил нарком.
— Мы полагаем, что вы правы, Александр Владимирович, — кивнул Краминов. — Но есть ли у нас гарантии, что разгон не произойдет раньше?
— Никаких гарантий, — печально сказал Чарнолуский, — нет ни у вас, ни у меня.
— Ну что ж, — помолчав, сказал Ловецкий. — По крайней мере честно.
12
Разумеется, в районном совете никто не собирался заниматься Ятем; размещалась управа в доме оперного тенора Ладыженского, сбежавшего почти одновременно с Кшесинской. Теперь в его роскошном, капитально пограбленном особняке размещался таинственный районный совет Петроградской стороны, описанный впоследствии во множестве историко-революционных сочинений. С дрожащей руки авторов, писавших в тридцатые годы, укоренилось представление, будто в советских учреждениях ранней революционной поры без умолку стрекотали машинки, отдавались решительные распоряжения и вообще кипела административная жизнь; это не так. Совет Петроградской стороны беспрерывно заседал, обсуждая мировые вопросы и ничего не решая. На время заседаний в жилотделе оставлялся дежурный, молодой слесарь Пажитнов, который во время дискуссий о новом облике города всегда страшно храпел. Теперь он один-одинешенек сидел в огромной, ободранной гостиной Лодыженского и лениво тыкал пальцами в расстроенный белый рояль. Инструмент был объявлен собственностью государства, председатель районного совета лично запретил в него гадить — хотя попытки, что скрывать, были; Пажитнов обладал блестящими способностями и как раз к визиту Ятя подобрал наконец «Яблочко».
— Я в жилотдел, — сказал Ять, поднявшись на второй этаж.
— До-о, — вместо ответа произнес Пажитнов и ткнул в клавишу. Послышался басовый звук; Пажитнов выжал педаль и удовлетворенно улыбнулся. Рояль исправно служил не только эксплаутаторам, но и пролетариату.
— Я по поводу квартиры, — еще раз попытался отвлечь его Ять.
— Все насчет квартиры, — миролюбиво пояснил Пажитнов, словно снисходительно укоряя сограждан: ну что за люди, непременно хотят где-нибудь жить! Он двумя пальцами изобразил тремоло — долженствующее, очевидно, выражать робость посетителя.
— Председатель домкома направил меня к вам, — громко, как глухому, объяснил Ять.
— Я слы-шу! — оперным голосом пропел Пажитнов и с силой ударил по двум крайним клавишам. — Я слы-ы-ышу вас! Вас я слышу! Я вас, я вас, я вас — слы-ыышу! А? Не хуже мы, чай, тенора-то!
Все это было так нереально, что Ять распахнул пальтецо, гордо выпятил грудь и с оперным пафосом затянул:
— Мне жи-ить, мне жи-ить, мне жи-ить — не-егде! Снимал кварти-иру! Теперь товарищ Матухин! Мату-хин! Матухин! От-се-ли-ил… ммменя. — И демонически расхохотался: — Ха-ха-ха-ха-ха!
222 
