8 
— Можно ли его видеть?
— Естественно, можно. Но он теперь занят.
— Я понимаю. Правда ли, что ночью город будет взят?
— Неправда, конечно. Кому он нужен?
Все снова расхохотались. Входили и выходили замерзшие, возбужденные люди, задавали бессмысленные вопросы, и сам Ять чувствовал себя на нервном подъеме, какой всегда переживаешь в эпицентре больших событий. Долгое ожидание наконец разрешалось не пойми чем. История взяла дело в свои руки, можно не суетиться — отсюда происходило и странное облегчение, которое чувствовали все. Никаких больше обязанностей, только смотри.
Он еще дважды спрашивал сновавших мимо людей, иногда даже кивавших ему, как знакомому, — кто руководит обороной. Называли все время разные фамилии; в память ему врезался отчего-то генерал Каковский, ужасно смешная фамилия. В третьем часу вдруг грянул взрыв — стекла задребезжали, кто-то ясно сказал: «Это с Невы», на площади внизу протрещали и затихли выстрелы. Люди в коридорах задвигались быстрее. Ять бродил из комнаты в комнату, как пьяный. Никто ничего не понимал.
— Скажите, но город обороняется? — спросил он усатого краснолицего полковника, все время сморкавшегося в огромный пестрый платок.
— А как же, — серьезно ответил полковник. — Обязательно обороняется, все в наших руках.
— А где генерал Каковский? — тоном знатока поинтересовался Ять.
— Каковский? — переспросил полковник. — Вероятно, на укреплениях.
— Каких?
— Каковских, — еще серьезнее ответил полковник. — На каких же еще.
— А, — кивнул Ять. — А кто руководит обороной?
— Генерал Чхеидзе, — с ласковой улыбкой ответил полковник. — Усач, красавец. Гроза женского полу. Не пропускал ни одной юбки, страстно любил кахетинское.
— Но главное, что все в наших руках, — уточнил Ять.
— Разумеется, — пожал плечами полковник. — В чьих же еще. Красавец, усы — вот! (Он руками показал усы.) Тифлис от него стонал.
Все было похоже на опасную, щекочущую игру. Игра называлась «Оборона города». Правила заключались в том, чтобы ничего не оборонять, но старательно делать вид — ходить, нервничать. Когда забелел рассвет и клочья ночи, живописно располагаясь по окоему, принялись выцветать, Ять снова увидел давешнего полковника.
— А все-таки кто руководит обороной, mon colonel? — спросил он, почему-то переходя на французский.
— Генерал Огурчиков, — серьезно отвечал полковник.
— Не слыхал о таком, — столь же серьезно произнес Ять. — Любят ли его в войсках?
— Видите ли, — приблизив к нему лицо, выпучив глаза и переходя на ужасный шепот, сказал полковник. — Я никому об этом не говорю, вам первому. Разумеется, это не для печати. Запишите и немедленно опубликуйте. Дело в том, что огурчики, находящиеся под его командой, — страшные фанатики, не останавливающиеся ни перед чем. Генерал и сам не всегда способен остановить их. Поэтому город вне опасности, совершенно вне опасности…
— А как же поручики? — спросил почему-то Ять.
— Ни поручики, ни голубчики не остановят огурчиков! — воскликнул полковник, и на этих словах Ять проснулся. Разумеется, никто не послал бы его в штаб обороны города, он сроду не писал ни о чем подобном. Но трудно было сомневаться, что в штабе царило именно такое бессмысленное возбуждение, а о беспрерывной смене начальников штаба он прочел два дня спустя в корреспонденции Арбузьева, нового автора «Пути». Этот веселый сон Ять вспоминал потом часто.
4
Тридцатипятилетие Ять решил праздновать в одиночку — кому было до праздников пятнадцатого декабря семнадцатого года? Он уже за месяц знал, чем побалует себя. В десять утра он встал, побрился, подстриг усы, надел все лучшее и пешком отправился к Клингенмайеру. Надо было зайти еще в Лазаревскую больницу — его кое-кто ждал, хотя праздник его там ровно ничего не значил. Но это можно и позже — сначала в гости. Ять никогда не мог понять, на что живет Клингенмайер. Продавал он мало, прикладного значения его товар не имел, а историческими разысканиями и в более благополучные времена нельзя было заработать. Деньги его были такого же таинственного происхождения, что и вещи в лавке, — и, право, окажись Ять перед выбором: узнать о Клингенмайере что-нибудь определенное или остаться в неведении, — он замкнул бы слух.
Таинственный собиратель владел лавкой на углу Большого проспекта и Лахтинской, в крошечном полуподвале. «Д-р Фридрих Клингенмайер. Раритеты и древности» — гласила желтая вывеска. Завсегдатаи полуподвала были немногочисленны, но даже и среди этой избранной публики немногим удавалось запомнить, по каким дням и в какие часы открывает свою сокровищницу прихотливый доктор. Только единицы, избранные среди избранных, знали, что лавка открывается, когда ему заблагорассудится. Ятю повезло — замка на двери не было; он вошел, и зеленый от старости колокольчик известил о посетителе копавшегося в запасниках хозяина. Клингенмайер в линялом рабочем халате (который выглядел на нем словно расшитый звездами) появился из глубины своей лавки, соткавшись из полумрака и пыли. У этого немца (а впрочем, кто знал наверное, что он немец?) была внешность не то персидского звездочета, не то иудейского мудреца: темно-смуглое пергаментное лицо, тонкий, с горбинкой нос, мягкие морщины.
8 
