9 
А невзлюбил Павел Петрович в тот самый миг, когда Софья Константиновна, исполненная юношеского снобизма, свойственного всем, кто заканчивал медицинские институты, университеты и академии, явилась пред его светлы очи и под сень административных регалий со всеми положенными для оформления на должность врача-интерна документами.
Перед этим она уже была у главного врача, высидев в его приёмной в общем и целом часов шестнадцать своей жизни. Когда наконец Софью изволили принять, то всё было мило, чудесно, и чашка чаю была с «табельной» коробкой усохших конфет с седым налётом – неумолимого даже для шоколада признака старения. Главный врач, сияя неестественно белозубой улыбкой, поприветствовал юное пополнение, вознёс в пространство краткую, исполненную пафоса речь о предназначении, трудностях (ага, а как же: «...за ними другие приходят. Они будут тоже трудны»[1]). Рассказал, посвёркивая культовыми золотыми швейцарскими часами из-под манжет (обращаем внимание на платиновые запонки с монограммой) дорогостоящей брендовой французской тончайшего батиста рубашки, – как горек, скуден и безнадёжен чёрствый кусок лекарского хлеба. И, быстро пожелав всех благ и успехов в деле обучения акушерско-гинекологическому ремеслу, выставил Соню за дверь, так ничего и не подписав.
– Что мне теперь делать? – растерянно спросила выпускница Заруцкая у секретаря главврача, загодя ода́ренной дорогущими духами. Та, смерив Соню надменно-сочувствующим взглядом (так умеют смотреть только секретари важных персон, сотрудницы высокопробных министерств, работницы аппаратов ЖЭК, ОВИР и БТИ, ну, и ещё королевы, протокольно-вынужденные любить голодающих детишек по требованию в любое время года), сказала с интонациями доброй тётушки, объясняющей слабоумной племяннице правила поведения в коммунальном клозете:
– К начмеду иди. Затем – в отдел кадров.
– А сюда я зачем ходила? – всё ещё не понимала клозетных правил тупая Сонечка.
– Затем, что без похода сюда далее ни в какие кабинеты пускать не будут. Иди-иди, я сейчас позвоню Пал Петровичу. Да не психуй ты так, Романец красивых девок любит. Тут пощупает, там потрогает – с тебя не убудет. А гонору поменьше миру демонстрируй. Врач-интерн, дорогая, это так – фу-фу! – ни в туда, ни в Красную Армию. Так что твоя задача не гоношиться, а делать смиренное лицо и беспрекословно подчиняться старшим по званию. А таковые для тебя сейчас – все. Иди! – ласково напутствовала она слегка обалдевшую от таких откровений девушку.
И Соня пошла. Чтобы, проведя ещё четыре часа под дверью кабинета заместителя главного врача по лечебной работе (но только уже стоя, потому что приёмной у него не было), окончательно озвереть, вместо того чтобы прогнозируемо смириться.
«Я – врач, а не какая-то там девчонка, чтобы вы меня под вашими начальственными дверьми мариновали!» – накручивала себя Софья Заруцкая.
«У меня, между прочим, красный диплом!!!» – мысленно кричала она (с излишним, признаться честно, гонором) в мир сиятельных главных врачей, их утомлённых собственной значимостью секретарей и отсутствующих уже несколько часов на рабочем месте заместителей по лечебной работе.
На исходе четвёртого часа ожидания она спустилась в подвал, благо здешние курительные места были известны ей ещё со студенческой скамьи и положенных по учебному расписанию четвёртого и шестого курса ночных дежурств. Помнится, тогда к ним относились хорошо. Врачи шутили... Стоп! Шутили с ними, студентами, такие же, как и она нынче, интерны. А какими важными они казались, какими многоопытными и мудрыми! Они знали, где туалет, как называются инструменты, где кислородный краник, с какой стороны подойти к роженице и что стетоскоп лежит в крайнем правом ящичке стола. Да-да, они с важным видом, по оклику толстой тётки в белом, несли его в трепетных ручках к постели роженицы. А уж к пузу его приставляла именно толстая тётка в белом. На фоне тогдашних интернов тётка-акушерка выглядела профессором. Что, теперь и Соня вот так – подай-принеси?! И для этого надо было шесть лет учиться?! От утра до утра рисовать безумные альбомы по гистологии и микробиологии, зубрить проклятую топографическую анатомию с оперативной хирургией, аускультировать сердечников, перкутировать туберкулёзников, пальпировать вздутые животы гастроэнтерологических мучеников и трястись накануне зачёта по расшифровке кардиограмм, чтобы теперь: «Принеси стетоскоп! Быстро!»? Соню окатило такой волной полнейшего разочарования в жизни, таким всепоглощающим цунами несправедливости, что она еле сдерживала слёзы.
9 
