106 
– Что ж ты мне говорила, что у вас бессмертия нет?
– А его и нет, – сказала она, – какое же бессмертие? Помер, и все. А что из человека растет – это ведь уже не человек, это дерево. Ни поговорить, ничего. Спилить можно, срубить можно… А растет при любой погоде и не жалуется. Это и есть душа, самое в тебе ценное. Из одних ель растет, из других дуб. Из кого-то яблонька. Из тебя, губернатор, будет расти лопух, потому что ты простых вещей не знаешь.
Это она говорила прежним ласковым голосом, и он уже подумал, что наваждение прошло; в качестве жрицы, приказывающей прыгать на месте, она никак его не устраивала.
– Ты сама придумала – про деревья?
– Да как же такое придумаешь? Это просто так и есть. Человека почему зарывают? Можно сжечь, как ваши делали. Ваши никогда не зарывали. Это для того, чтобы из него не выросло ничего. Ваши боятся, что вырастет. Сожгут, и прах по ветру. А так нельзя. Из человека должно дерево вырасти, для того, может, и люди нужны, чтобы деревья не переводились.
Очень логичная мифология, подумал он. Христианство считает главным в человеке человеческое, а потому все природное отмирает и делается глиной, – а эти придумали в своем духе: душой, то есть лучшим в человеке, как раз и называется растительное. Все людское сгниет – и культура, и долг, и память, – а то, что здесь зовут душой, как раз и есть слепая, тупая растительная сила. Друидическое обожествление деревьев, предпочитание деревянного зодчества, попытка соблюдать растительный цикл жизни – зимой спать, летом совокупляться и плодоносить… Потом настроят домов из этих душ, другие души сожгут в печке – и нормально: послужил человек.
– И что, ваших подлинных храмов только и осталось что в Дегунине да в паре других мест?
– Ну. А Жаждь-богу и храмов не ставят. Чего ему молиться? Сам придет и свое возьмет, просить не надо.
Губернатор и здесь поразился точности мифа. Добро нуждалось в постоянных подсказках, молитвах и разъяснениях – вдруг не того облагодетельствует?! – тогда как зло приходило само и действовало без указаний. Жаждь-бог был ветхозаветней, жестковыйней Даждь-бога. Он, вероятно, и появился раньше, но туземной версии происхождения мира Аша ему пока не рассказывала. Он и о душах-деревьях никогда не слышал, но, вероятно, теперь ему как отцу ребенка было положено знать побольше; кажется, в последнее время она и впрямь с ним откровеннее, чем прежде, вот и плавала при нем…
– Но он же обитает где-то? – спросил губернатор.
– Обитает, – серьезно сказала Аша. – Две главные деревни у нас. Дегунино – Даждь-божье, а еще второе должно быть. Видишь, ты сам и догадался.
– Москва! – победоносно крикнул губернатор. – Угадал, да?
Аша не поддержала и этой шутки.
– Жаждь-бог в своей деревне живет. Мы ее вслух называть не любим, а чужой и не доберется туда. А и доберется – ничего ему не будет, на него наши законы не действуют. Та деревня глубоко в лесах, и знать про нее тебе не надо.
– Ладно, не томи. – Ему казалось, что она успокаивается, рассказывая ему свои сказки.
– Не скажу, губернатор. Не надо тебе этого знать. Такое может быть – кому мы, волки, про это скажем, тот туда и пойдет. А оттуда никто не приходил еще.
– Ты мне скажи хоть – где она? Не у меня в округе?
– Успокойся, не у тебя. Она далеко отсюда, и леса кругом. Туда так просто не зайдешь.
– А как зайдешь?
– Надо, чтобы кто-то слово тебе сказал. Тогда ты по этому слову сразу туда и попадешь. Понял?
– Даже догадываюсь, какое слово, – кивнул губернатор. – Надо западный ветер попросить.
– Шути, шути.
– Слушай, ну а чем оно так хорошо-то? Дегунино это?
– О! – Тут она снова повеселела. – Я там один раз всего была, бабка меня возила. Даждь-богу посвящала, в храм носила. Ты не знаешь, как там! Это самое красивое место, верно говорю. Оболочное, постолочное, колокольное. Я там и печку видела, слыхал про печку?
– Что за печка?
– Такая печка, наша, пироги печет. Мне с ревенем испекла. Она не каждому ребенку печет, даже волку не всякому. А мне взяла и испекла, это, говорят, особая судьба. А если кому в пироге боб, тот самый великий волк, но из наших давно никому боба не было.
Бедная девочка, подумал он. Старуха повезла ее в гости к дальней деревенской родне, и там, среди сельской скудости, чтобы хоть как-то скрасить жалкую жизнь, ей рассказали сказку про волшебный пирог с ревенем. Мало же было в ее жизни сказок, мало чудес, если пирог с ревенем до сих пор для нее чудо, а несчастная деревня в средней полосе выглядит островом изобилия!
106 
