139 
– Про войну спой, – небрежно заказал Лавкин. Он сидел напротив старца и по-варяжски глодал кость – надо ж беречь хоть какие-то воинские традиции. С утра приказал сварить козу и вот глодал. В боевых действиях настало затишье. Да оно, в сущности, уже два года длилось. Противники бегали друг от друга, иногда захватывая лазутчиков и всласть на них оттягиваясь – пытая, подвешивая на крюк; в остальном давно перешли каждый к излюбленным занятиям. Варяги расстреливали своих, хазары колонизовали местных, – ни те, ни другие в этом не преуспели. Расстреливать всех бессмысленно, а колонизовать, как знало варяжество по долгому опыту, бесполезно.
– Что же спеть тебе про войну? – как бы в задумчивости как бы спрашивал как бы слепец, а на деле зоркими глазами из-под мохнатых бровей постреливал по углам избы. – Или про Анику-воина, или про Добрыню-воина, или про Иулиуса Кесаря, тоже воина, или же про вавилонянина Мардохея-воина, по древним вавилонским писаниям?
– Про Мардохея давай, – ковыряя желтым ногтем в зубах, откликнулся атаман Батуга, угощавшийся козою в лавкинской избе. Он дружил с контрразведчиком, в контрразведчике был хоть какой-то дух.
– Ой, трудно, трудно, – говорил бандурист, перебирая струны. – Древняя то песня, и не всю я ее припомню.
– Ништо, валяй, – рыгнув, разрешил Батуга. Он знал, что истинный воин любит послушать музыку, в особенности народную.
– Как во городе то было Вавилоне, – начал старец раздумчивым речитативом. – Во граде Вавилоне, да. Вот, песня Мардохея-воина. Пошел я войной на супротивников, на злых слуг Аштарота, да. На них я пошел войной, и грохотали мои колесницы, да. Всех же моих колесниц было двадцать десятков и одна.
– Много, – ухмыльнулся Батуга.
– Двадцать десятков было их и одна, уже не слушая, продолжал слепец. Он нащупал наконец мотив, поначалу подозрительно похожий на «Подмосковные вечера», но с каждой спетою строчкой от них отдалявшийся. Это было нечто странное, ни на что не похожее, лишенное гармонии, но звонкое, боевитое.
- В первой сам я восседал, имея шлем на мне,
- Шлем имея золотой, с изображением причудливых вещей,
- Называть которые и перечислять было бы долго.
- В руке имел я копье весом три меры веса,
- Длина его была пять мер длины и еще другую меру длины,
- В другой щит шириною шесть мер ширины,
- Такой щит, что за ним могло бы защититься много народу, да,
- Потому что царь подобен множеству, да!
- И я ехал, ехал, и колесница моя была как бы сноп,
- Сноп как бы лучей, упавших от солнца на воду
- И от воды упавших назад на солнце, да!
- Как просо были мои воины, как пятнадцать и одна сотня горстей,
- И всеми ими руководил я, и в каждом был я,
- Сердце я имел коровы, воинственной коровы, да!
- Хитрость ящерицы я имел и много голубиных желудков,
- Внушающих проглотившему стойкость, да, твердость, да!
- Мясо мое было мясо льва, мускул мой был мускул коня,
- Зубов я имел до нескольких тысяч и каждым кусался я!
- Автор имеет в виду ножи своих воинов, да!
- И я ехал, ехал, и мы громыхали, в натянутые шкуры мы били, ага!
- Били, били, земля дрожала, копыта стучали, ну! ты представляешь!
- Вообще.
– Чего-то долго едет, – сказал Лавкин. – Пусть бы уже дрался.
- И тут нас увидели враги, слуги Аштарота, дети червей,
- Склизкие клубки змей, пивная слизь, мешки потрохов,
- И от вида моего их ноги стали как ноги дев,
- И от дрожи земли их руки стали как огурцы,
- И как плети пивного хмеля стали их мускулы, да,
- И как жгуты волос стали их жилы, да,
- И как дрожь листвы стали их души, да,
- А я все ехал и грохотал, ехал и грохотал.
- Ты, поклонник Аштарота, жалкий жрец
- Манамуна, убогий слуга Бататута, да!
- Думал, ты будешь рулить, а я буду сосать, да?
- Нет, не я, не я буду сосать, воинственный я муж,
- А ты, ты будешь сосать по моему хотению, да!
- Еще чего думал, я буду сосать, а ты рулить!
- Никогда так не будет, чтобы ты рулил, а я сосал.
- Так будет, чтобы я рулил, а сосал ты, ты,
- Я буду рулить, а ты будешь сосать,
- А то выдумал еще – каждый такой будет рулить, а мы сосать,
- Мы сосать не имеем охоты, воины мы,
- Имеем мы охоту рулить, а сосать не мы,
- Не мы будем сосать, но ты, ты будешь сосать!
– Ишь, – обрадованно сказал Батуга. – Все как у нас.
- И он понял, что будет, будет сосать,
- И повернул свои колесницы, и пошел обратно,
- В смрадные норы свои пошли они, а я настигал,
- Двадцать колесниц и одна ехали как одна,
- И в одной сидел я, и колебал копьем,
- И доехал до жреца Манамуна, и заколебал,
- Совершенно его заколебал, веришь, нет?
- И отрубил ему руки, как отрубают початок, да,
- И отрубил ему ноги, как отрубают капусту, да,
- И отрубил ему уши, как отрубают уши, когда хотят отрубить уши, да!
- И бросил псам его уши, как бросают уши псам,
- И отрубил ему зубы, как отрубают еще что-нибудь,
- И то отрубил, чем он думал рулить, а я чтобы сосал,
- И вложил ему вместо зубов, чтобы сам сосал,
- И сказал ему: «Вот, да! Видишь, что такое война! Война – дело молодых, лекарство против морщин,
- Хорошее времяпрепровождение для того, кому делать нечего, ну!
Глаза старца, как бы незрячие, перестали хаотически перебегать с предмета на предмет и осмысленно уставились на Батугу, а потом на Лавкина.
139 
