6 
* * *
Приходили другие люди. Разные — и забытые, и долгожданные. Слабо помню, они мелькали, словно в стробоскопе — возникали ниоткуда и исчезали в никуда. Странные игры воспаленного, отравленного разума.
Пить больше не мог. Организм не принимал. Я проводил дни, лежа в кровати, тупо уставившись в потолок. А вокруг толпились незримые тени… Они звали, кричали, обвиняли… Шепот и стоны. Всё время. Без остановки. Шепот и стоны. Без конца. Шепот и… Я схожу с ума.
* * *
Они неразличимы. Хор голосов, мельтешение лиц. Шум прибоя. «Мы все мертвы». Завывания ветра. «Мы сгорели». Скрип входной двери. «Мы все сгорели в один миг». Шаги. «А ты жив». Шелест холодных губ. «Ты обещал взять меня с собой». Этот голос я слышу. «Ты обещал». Слышу каждую секунду. «Ты обещал»…
Она здесь. Красивая кукла с выгоревшими глазами. Я говорил ей, что заберу в убежище — как Адам с Евой мы будем жить в раю — в раю для двоих… Наверху пусть беснуется война и смерть, а я дарую тебе спасение!
Она — всего лишь одна из многих — просто последняя, «финальная» — блондинистая дурочка с видами на богатого холостяка. Ты не могла знать, что убежище спроектировано для единственного обитателя.
Почему ты являешься ко мне? Оставь, ты ведь мертва. Уходи. Для тебя всё закончилось. Этот бункер для живых… для живого.
Нельзя закрыть глаза. За веками скрывается темнота. Боюсь её с детства… Обволакивающую, вязкую, затаившуюся… Стоит забыться и голоса в голове усилятся во сто крат, а тени будут подкрадываться всё ближе и ближе. Моя кукла сделает еще шаг и протянет холодную, безжизненную руку…
Я не сплю, больше не сплю — слежу за Ними, за каждой подлой тварью. Иногда вскакиваю с кровати и разгоняю ублюдков светом фонаря, Они боятся, прячутся, жмутся по углам. Лишь Она неподвластна свету — ведь у нее нет глаз. Она зовет меня, — «любимый, иди». А в протянутой руке зажат пистолет — рукояткой ко мне, — «возьми и будем вместе». Это ТТ из сейфа, запертого сейфа…
Не на того напали, упыри! Я знаю, что делать — нужны иконы, да, иконы и распятье! Как же я не догадался… Ничего, наверху — в поселке — церковь… Проклятая нечисть, я изведу вас под ноль, уничтожу без остатка. Открою люк, надо пробежать всего метров двести — до храма — и сразу назад, с оружием, настоящим оружием. Бог на стороне сильных, «черт, где же запорный механизм?», Бог на стороне праведных, «открывайся, быстрей, быстрей», Бог на стороне… Привод люка истошно завопил, железо задрожало в неистовом электрическом экстазе и… затихло. Лампы освещения отчаянно забились в агонии — то вспыхивая сверхновыми, то угасая черными дырами. Где-то вдалеке заворчал, закашлял генератор и, наконец захлебнувшись, умолк.
Бункер обрел желанную тишину и погрузился во тьму подземного мира.
У меня перехватило дыхание, а сердце, на миг остановившись, тут же рвануло вскачь. Вскипающая кровь тараном ударила в виски. «Нет! Нет, нет, нет! Только не темнота, Господи, только не темнота! Всемилостивый Боже, спаси и помилуй, только не темнота, спаси и… нееееет!»
Кто-то стоял передо мной, кто-то стоял… Я кричал, но не слышал крика — и не было вокруг ничего, кроме бескрайнего ужаса и отчаянья, да пистолета, услужливо вложенного в дрожащую руку…
Через минуту включился аварийный контур, осветив огромный бункер тревожным красным свечением. Люк, сотрясаясь и вздрагивая, тяжело отошел и впустил внутрь дневной свет. В застывших зрачках единственного обитателя опустевшего ковчега отразился небесный свод.
МЕТРО 201Х. СВЕРДЛОВСКИЙ ЦИКЛ
АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ
Часть первая
Не люблю Свердловск. Не люблю его мелочной и постыдной нелюбовью. Так ненавидит свою пассию отвергнутый ухажер.
Свердловск не принял меня, не принял сразу и безоговорочно. Ухмыльнулся оскалом импозантного аэропорта, поманил огнями новостроек, окутал шлейфом роскоши и столичного флера и вышвырнул. Как котенка…
Да, для меня ты — Свердловск, для других же официальный и многосложный Екатеринбург. В нашей взаимной неприязни мы можем позволить себе немного фамильярности. Несуществующее название исчезнувшего города…
Я выжженными глазницами смотрю на твои руины — навеки покинутые улицы, ощерившиеся выбитыми окнами и дверьми дома, ржавые остовы некогда блестящих и дорогих машин. Ты — мертв. И мертвецы догнивают в твоем безродном чреве.
6 
