очень нудно 
39 
— Терава подобны растениям, — неожиданно сказал Солис. Я вздрогнула и уставилась на него. Бессмертные не любят говорить о Терава, о тьме и свете. Хельгар была одной из немногих, решившихся произносить это слово вслух. — Они творят магию, забирая жизненную энергию у всего, что их окружает. Подобно растениям, которые могут истощить землю, делая ее мертвой и бесплодной, Терава истощают жизненную силу вокруг себя. Вот почему все умирает, когда Терава творят магию. Я знаю, что тебе это известно.
Я вспомнила о маленьких птичках, созванных Ким, и у меня снова перехватило горло.
— Х-мм, — пробормотала я. — Значит, вы тут Магией не занимаетесь? — Если честно, я бы с удовольствием без нее обошлась. Я заклинания использую редко и совершенно не собираюсь развивать свои способности в этой области. Признаю, несколько раз в жизни я тоже испытывала этот прилив возбуждения, взрыв невиданной красоты и все такое, но последствия всегда бывали самые плачевные. Уверена, что смогу без этого обойтись.
— Вовсе нет, — с еле заметной улыбкой ответил Солис. — Мы все время используем магию. Это наша жизненная сила. Без магии наша жизнь была бы... жизнью простых смертных.
Через миллиард лет после этого разговора я сидела в своей монашеской келье и вычищала грязь из-под ногтей. Хорошо еще, что в комнатах были раковины, хотя за всем остальным нужно было идти в коридор. Я до смерти устала, и у меня болели плечи. Похоже, я обветрила лицо, а может быть, даже слегка обгорела. И еще переломала все ногти, так что пришлось их обрезать до мяса.
Стук в дверь пустил мое сердце вскачь. Может быть, это... Рейн? Я позволила себе немного пофантазировать на тему того, что скандинавский бог втайне — в глубочайшей тайне, разумеется, — рад моему возвращению.
— Открыто, — крикнула я. — Естественно. Ривер открыла дверь и подошла к раковине, где я стояла. Положив руки мне на плечи, она улыбнулась мне в зеркало.
— С возвращением, — как ни в чем не бывало сказала она. — Я выкопала твою машину из грязи.
Наверное, это словечко должно было заставить меня улыбнуться. Вместо этого я подняла свои изуродованные руки и парировала:
— А я перекопала ваш огород.
Ривер рассмеялась, но я запретила себе обрадоваться этому.
— Мне Солис уже рассказал. Ты собрала чуть ли не вдвое больше своего веса турнепса, свеклы и капусты. Представляю, с какой радостью ты увидишь плоды своих трудов сегодня за обедом!
На этот раз я не смогла сдержать стона. Ривер снова рассмеялась и сказала:
— Я все понимаю. Мне тоже довелось немало голодать. Однажды в южной Англии был страшный неурожай овощей и зерновых, зато коровы тучнели и лопались от молока. Мы пили молоко, делали сыр, ели сыр, кормили сыром скот — о, это было отвратительно! После этого я почти шестьдесят лет смотреть не могла на молоко.
Я потуже обмотала шарф вокруг шеи и плюхнулась на кровать. Снаружи быстро темнело. Я с вожделением подумала о скором ужине, но тут же вспомнила о том, что меня ждет турнепс, свекла и капуста. И все-таки тосковать здесь было лучше, чем где-то еще. Лучше, чем жить в большом мире, вдыхаться в воспоминаниях. Я снова подумала о том, что думают мои друзья о моем исчезновении. Ищут ли меня? И самое главное — удалось ли мне спрятаться здесь?
— Не понимаю, почему я должна работать в огороде, — сказала я. — Я хочу просто... даже не знаю, как сказать. Типа, спастись или очутиться в безопасности. Скажите, что нужно делать — и я все сделаю. Но я не понимаю, при чем тут огородничество. — Я потерла ладони о джинсы, не в силах избавиться от раздражающего ощущения въевшейся сухой земли.
Несколько мгновений Ривер молчала, ее изящный профиль четко вырисовывался на фоне тьмы за окном. Я встала и задернула тяжелые зимние шторы. От оконного стекла дохнуло холодом.
— Мы бессмертные, и время для нас летит очень быстро, — наконец заговорила Ривер. — Помнишь, когда ты была ребенком, каждый день тянулся бесконечно, а каждый год до следующего дня рождения казался вечностью? Но ты становилась старше, и время стало бежать быстрее. Ты помнишь?
Вот чего я категорически не хотела, так это думать о своем детстве.
— Нет.
— Тем не менее, это общее ощущение, — ничуть не смутившись, продолжала Ривер. — Оно объясняется тем, что когда тебе десять лет, один год составляет десять процентов всей твоей прожитой жизни. И даже больше, если учесть, что ты не помнишь первые два-три года своей жизни. Ты меня понимаешь?
39 
