очень нудно 
98 
Я все дрожала и знала, что больше никогда не смогу согреться. Крепко зажмурив глаза, я снова, как уже много раз до этого, пыталась перестать видеть то, что только что увидела. Но эти картины были навсегда выжжены в моей памяти, и не только образами, а резким треском огня, медным запахом крови, отвратительным смрадом горящих шерстяных ковров, криками мужчин, воплями слуг... До самой смерти я была обречена видеть незрячие глаза своего отца. И человека, превратившегося в кровавое мясо.
Свернувшись в комочек под изгородью, я царапала пальцами жесткую землю, корчась от такой невыносимой боли, что боялась сойти с ума. Горло мое судорожно сжалось, из носа лило, глаза горели, я тоненько скулила, а потом вдруг слезы хлынули потоком, и я заплакала так, как никогда раньше не плакала. Мне казалось, что я уже никогда не смогу остановиться.
Не знаю, сколько я пролежала там. В какой-то момент я перевернулась на бок и лежала так, рыдая, лицо у меня было мокрое и холодное с той стороны, где ветер остужал слезы. Я не закрывала глаз, но видела только листья и небо. Одинокий ястреб кружил в вышине, тяжелые тучи ползли с юго-запада.
Втягивая в себя воздух сиплыми, болезненными вдохами, я думала о том, как мне удалось дожить до сегодняшнего дня, как я смогла выжить — не только физически, но эмоционально.
Ответ был известен. Я просто выключила эмоции. Не сразу, не в одну ночь, но медленно, постепенно, на протяжении десятилетий. К пятидесяти годам я нарастила себе крепкий панцирь.
Постепенно мои рыдания ослабли, превратившись в дрожащие всхлипы.
Затем я услышала голоса, и две темные фигуры торопливо направились ко мне.
— Она здесь! — раздался голос, и они прибавили шаг.
Ривер упала на колени рядом со мной, отвела волосы с моего лица.
— Бедное мое дитя, — прошептала она. — Дорогая, мне так жаль. Пожалуйста, вставай, пойдем с нами. Пойдем домой, в тепло.
Мне не сразу удалось остановить блуждающий взгляд на ее лице. Интересно, она знает? Нет, скорее всего, нет. Никто не может этого знать. Из оставшихся в живых я была единственной, кто знал.
— Настасья. Ты сейчас здесь, ты не там. Понимаешь? — Ривер пристально посмотрела мне в глаза. Потом вытащила из кармана мягкий носовой платок и вытерла мое лицо.
Солис опустился на колени рядом с ней и завернул меня в куртку. Неожиданно тепло показалось мне резким, как шок. Они терпеливо ждали, стоя на коленях на мерзлой траве.
Ривер держала меня за руку, превратившуюся в ледышку. Я хотела навсегда остаться лежать здесь, чтобы листья засыпали меня с головой, чтобы время медленно похоронило меня. А потом, сама не зная почему, я представила Рейна — сегодняшнего Рейна, как он мрачно стоит надо мной, скрестив руки, и холодный ветер перебирает его волосы.
Медленно, поскольку каждый вдох причинял мне боль, я села, а потом поднялась на подгибающихся ногах. Весь адреналин вымылся из моей крови, оставив меня опустошенной и измученной.
Ривер и Солис помогли мне продеть руки в рукава куртки, словно я была ребенком. На самом деле я чувствовала себя тысячелетней.
— Дорогая, — проговорила Ривер, гладя меня по голове. — Я могу представить, что это такое.
— Не можете, — глухо выдавила я.
— Настасья, — сочувственно сказал Солис. — Боюсь, никто из нас не смог пройти через все эти долгие годы без ран. У каждого из нас есть своя ужасная история или даже две, три, двадцать. Каждый из нас, живущих здесь, когда-то падал на дно отчаяния, перенес непереносимое, видел то, что человеку нельзя видеть. И мы обречены хранить эти воспоминания столетиями. Ты не одна, и ты не самая темная аэфрелиффен на свете.
Его слова струйками втекали мне в уши, проникали в мозг.
— Подумай, насколько хуже тем людям, кто творил эти зверства, — сказала Ривер, и голос ее прозвучал глухо, словно она глубоко ушла в свои мысли. — Это также страшно, как быть жертвой — поверь мне, я знаю, о чем говорю. Неотвратимая правда в том, что эта участь преступника намного ужаснее. Ему приходится вечно жить со своими злодеяниями... — голос ее стал отдаляться, потому что у меня снова закружилась голова.
Мы пошли обратно в дом, а солнце медленно гасло за нашими спинами. Внутри пахло готовкой, натертыми воском полами и вечнозелеными ветками, срезанными для украшения дома к Рождеству. Мне хотелось лечь прямо на пол и не вставать.
Ривер и Солис проводили меня до комнаты и ждали, пока я открою дверь и войду.
98 
