Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
38 
Любой наводящий на жизнь вопрос она или переводила в шутку, или… Или в её глазах появлялся жёсткий стальной блеск – и из женщины-дитя она становилась злой и колючей бабой, которая лопатой зарубит, если попробуешь без спроса передвинуть забор.
Такого хорошего выходного дня у Северного давно не было. Хотя и не любил он прогулки по центру. Особенно в жару. Что уж говорить о жрачке из «Макдоналдса»….
– Я понимаю, как тебя раздражает людское море, – смеялась Алёна. – Оно меня саму раздражает. Но, знаешь, я так люблю здесь гулять… А возможность сейчас выпадает не часто… Я действительно живу за сто первым километром, – кидала она после паузы и не давала никаких дальнейших пояснений.
Северный не спрашивал. Кто он такой, чтобы в душу ей лезть? Хотя очень хотелось залезть именно в душу и вытащить оттуда этот самый злой колючий бабий взгляд, и кремировать его во избежание рецидивов, но… кто он такой?
– А давай пройдёмся по ГУМу! – Алёна хватала Северного за руку и действительно тащила его в ГУМ. – Я когда была маленькая, то так любила ходить и в ГУМ, и в ЦУМ, и особенно в «Детский мир»! Там было мороженое и… И какой-то особенный запах. Я всё время ищу, с детства, этот запах. Ищу его в ГУМе, в метро и… И не нахожу! – совсем по-детски искренне расстраивалась почти сорокалетняя Алёна Дмитриевна. – Мне кажется, что он где-то у меня в голове. Я тяну носом и чую, что он есть. В метро он точно ещё есть иногда. Особенно зимой… Чёрт! Хочу в «Макдоналдс»! И есть на скамейке! И не вздумай смеяться!
Северный и не думал смеяться. Он с ужасом размышлял о том, что влюбился. И с ещё большим ужасом – что и не влюбился вовсе, а полюбил. Надо это ему на старости лет? Он же о ней ничего не знает! Но почему-то выяснять в привычной, характерной для него манере не хотелось. Именно о ней, об Алёне – не хотелось. Можно расспросить Сеню. Но не нужно… Можно уточнить у знакомых из структур, по долгу службы обязанных всё знать. Но не нужно… Алёна Дмитриевна была настолько самоценной, что ему ничего не хотелось, кроме неё самой. Хотелось медленно и вкусно, со всеми её скамейками, запахами, вывалившейся из гамбургера на джинсы капустой… Хотелось нежно, и долго, и немного терпко. И чтобы она ничего не делала. Совсем-совсем ничего. А потом – бесконечно гладить, единолично получая от этого удовольствие, потому что она уснёт моментально. А когда проснётся – болтать, болтать за утренним кофе. И пусть примет ванну. И постоит под душем. Раскидает по дому помады и ничего не смывает после себя. У неё такой чудесный золотистый пушок на удивительно красивых, ровно в меру для женщины рельефных руках. Иногда она выглядит на двадцать пять максимум. А иногда, если не знает, что на неё смотришь, – видится смешной старушкой, ругающей их терьера за то, что он погрыз тапки. Новые красивые домашние туфли-тапки, которые она так жутко хотела, что они, два старых дурака, пилили с дачи через весь город в какой-то магазин за этими тапками, которые она нашла в Интернете, но с доставкой на дом отказалась, потому что «знаю я, как они по области доставляют!». Она была так счастлива этими тапками, эта старушка-дитя, а их пёс погрыз в первый же вечер, и она чуть не впервые в жизни его всерьёз отшлёпала, а потом плакала и расстраивалась – не из-за тапок, а потому что отшлёпала собаку по ерундовому поводу. И вот она уже со злостью, со всей своей мимолётной, но сильной злостью выбрасывает эти изжёванные комнатные туфли в мусорное ведро и кричит ему:
– Сева! Отвези это проклятое ведро на помойку, видеть не могу эти тапки!
А вечером они выпивают на дачной веранде, и она сперва немножко плачет за всё про всё – и за то, что отшлёпала, и из-за тапок, которые ей и правда сильно нравились. Терьер ластится к ней, а она то гладит его, то берёт его за бородатую морду и говорит прямо в нос:
– У-у-у!!! Скотина паршивая!!! Дрянь неблагодарная!
Терьер лижет старушку Алёну в нос. И она весело смеётся и требовательно извещает:
– Сева! У меня рюмка пустая!
И позже они в спальне смотрят какое-нибудь кино. Он смотрит, а она – сразу засыпает у него на плече. Он заботливо укладывает её на бок и гладит ей спинку. У неё всё ещё красивая спина, у его старушки-ребёнка Алёнушки…
Как же?! Как же имя терьера?! Дьявол, никак не придумывается! Это неудивительно. У Северного никогда не было собак. И Алён у него никогда не было. В смысле, может быть, Алёны и были – кто там помнит, как их зовут, и кто придаёт значения их именам? Но Алёны у него не было. И как же зовут этого чёртового терьера?!
38 
