очень нудно 
78 
Через пять минут к Северному явился Сеня – и Алёне не пришлось слишком долго прикидываться спящей, чтобы избежать ещё каких-нибудь неприятных вопросов и обдумывания того, о чём именно умолчать, отвечая, и при этом не солгать. Северный буркнул на малыша Соколова. А зря. Сеня – он хороший. Впрочем, Алёна сама на Соколова и бурчит и кричит. Но когда кто-то… И хотя она знает, что Северный понимает, что Соколов хороший… Вот! Правильное течение мыслей и чувств. Об их общем «младшем брате» Сене.
Алёна улыбнулась.
С Соколовым тогда, во время, и тем более после института встречались всё реже. Ей было некогда. Да и у него были свои дела. Изредка перезванивались. Ещё реже он заваливался в гости.
Потом умерла бабушка, оставив Алёне квартиру. Даже завещание написала. На Алёну. Приватизировала квартиру на себя, Алёну и Алёнину дочь в равных долях. И написала завещание. У нотариуса – всё честь по чести.
– Не то знаю твою мать, финтифлюшку, чёрную вдову! – ворчала бабушка.
– Ба! Ну что ты такое говоришь. Станет у меня родная мать крышу над головой отнимать?!
– Станет! Ой, станет! – причитала бабка. – Такие, как она, знаешь, какими становятся, когда лишнюю пару яиц узрят на горизонте? Ой какими! Ни стыда, ни совести у них не остаётся – все карманы наизнанку. Да и такова вообще паскудная человеческая натура, – вздыхала старушка. – Ты себе не представляешь, во что квадратные метры самых близких людей способны превратить! Только что были друг другу красна девица и Иван-царевич, глядь – два серых волка пасть в пасть скалятся, на смертный бой нарываются!
– Ба! – обрывала Алёна. – Она всё-таки моя мать, и я её всё-таки люблю!
– Она – моя дочь по-любому. И люблю я её без всяких там «всё-таки», – строго выговаривала бабушка неразумной внучке, не понимавшей какой-то очевидной лишь бабушке логики, в которой та не видела никаких противоречий.
Когда бабушка умерла, а мать узнала о завещании – заявилась вкусно поскандалить. Полчаса под материны крики: «Родная мать без куска хлеба оставила!!!» – Алёна Дмитриевна хранила молчание. Затем, когда ей матушкины вопли изрядно надоели, она подошла к хлебнице, достала батон, щедро отрезала от него и протянула родительнице ломоть.
– Что это?! – взвизгнула Алёнина мать.
– Кусок хлеба.
– Да? – и мать задумчиво откусила от протянутого куска белого батона. – А масло у тебя есть?
– Есть. В холодильнике. Поухаживай за собой сама, мама.
– Хорошо, что у тебя всё есть, – мать без второго слова полезла в холодильник. – И профессия. Главное – профессия. Ты – врач. А я кто? Никто! Всю жизнь за алкоголиками подтирала. Матери помогала. Тебя растила. И теперь, на старости лет, я – никто. Мать даже угла мне не оставила! – Она деловито намазала маслом пару кусков хлеба и, вскрыв банку чёрной икры, презентованную Алёне Дмитриевне благодарной пациенткой, в два взмаха ножом вымазала её всю. – Хоть у дочери поем!
– Ма! – перебила её Алёна. – Ты играй-играй, да не заигрывайся. Это – что касается всего – от твоих мужей, что тебя безумно любили, до бабки, которой ты если чем и помогала – так своим отсутствием. Что касается конкретно не оставленного тебе угла, так у тебя, дорогая мама, есть собственная трёхкомнатная квартира. От первого алкоголика. Ты смотри икрой не подавись. Мы её сегодня собирались с твоей внучкой на ужин употребить на двоих, тонким слоем. Мы ж не знали, что заботливая матушка и бабушка явится и сожрёт. Так что я не буду говорить тебе, что я сейчас думаю. Просто рекомендую как врач – тщательно пережёвывай, не торопись. Никто не отберёт.
Мать ничего не ответила на Алёнину колкость и даже отложила бутерброд в сторону. И вздохнула. Алёна даже испугалась – неужто муки совести? Матушка тем временем ещё пару раз повздыхала, как корова, и наконец, набрав полные лёгкие воздуха, шумно выдохнула:
– Нету! Нету, Алёнка, больше трёхкомнатной квартиры! Я её продала!
– Да, да, – пробурчала Алёна. – Ты отличная жена – у тебя мужья не успевают устать от жизни. Ты отличная дочь – никогда слишком не перегружала свою мать присутствием и разрешала ей возиться с внучкой вдоволь. И ты – отличная бабушка. Твоей внучке от тебя ничего не обломится. – Алёна встала из-за стола, достала бутылку водки, налила себе и матери и сказала: – Не чокаясь! За бабушку. За эту святую женщину, вырастившую меня и не оставившую без крыши над головой! – Хлопнула до дна моментально и, не закусывая, срочно налила по второй. – А это, извини, мама, за меня! За долготерпение, за интеллект, за смирение! – стукнулась она своей рюмкой об материну. – Рассказывай.
78 
