91 
Войдя в гостиную, Габриэль направилась к рабочему столу, на котором стояли все ее пузырьки с эфирными маслами. Шторы на окнах были задернуты, защищая препараты от губительных солнечных лучей, но Габриэль и в темноте отыскала масло сандалового дерева. Она открыла крышечку, поднесла пузырек к носу, и в то же мгновение перед ее мысленным взором возник образ Джо: его лицо, пылкий взгляд из-под полуопущенных век и губы, влажные от поцелуев..
Как и вчера, и позавчера, сердце ее охватила острая тоска. Она закрутила крышку и поставила масло на стол. Нет, еще не прошло! Еще болит. Но, может быть, завтра станет лучше. Может быть, завтра она не почувствует ничего и сможет вернуться к себе домой, в Бойсе, и зажить прежней жизнью.
— Тебе письмо, — объявила мать, стремительно влетев в гостиную. В одной руке Клер Бридлав держала корзину со свежими травами и цветами, а в другой — большой конверт. На ней было ярко расшитое мексиканское платье.
Наброшенная сверху шаль защищала от утренней прохлады, а ожерелье из маленьких фигурок-куколок оберегало от несчастий. В какой-то момент своего путешествия по Мексике она почувствовала себя туземкой и до сих пор не вышла из этого состояния. Длинные светло-каштановые с проседью волосы были заплетены в косу, свисавшую до колен.
— Сегодня утром мне был сильный знак. Случится что-то хорошее, — предрекла Клер. — Иоланда нашла на лилиях «монарха», а ты знаешь, что это значит!
Нет, Габриэль не знала, что значит увидеть в саду бабочку. Насекомое летало в поисках пищи — только и всего. С тех пор как мама предсказала ей темноволосого страстного любовника, она старалась не слушать ее пророчеств и сейчас не хотела спрашивать насчет бабочки.
Но Клер все же объяснила, протягивая дочери конверт:
— Сегодня у тебя будут хорошие новости. «Монархи» всегда приносят хорошие новости.
Габриэль взяла конверт и узнала почерк Фрэнсис. Открыв его, она обнаружила ежемесячные счета за ее дом в Бойсе и разную ненужную корреспонденцию. Внимание ее тут же привлекли два письма. Первое было в конверте из тисненой бумаги с обратным адресом супругов Хиллард. Второе — из исправительного учреждения штата Айдахо. Даже не глядя на адрес, девушка поняла, кто прислал ей это письмо. Она узнала почерк Кевина.
В первые несколько секунд ее охватила радость, как будто она получила весточку от старого друга. Но очень скоро радость сменилась гневом, смешанным с печалью.
Она не разговаривала с Кевином с тех пор, как его арестовали, но знала через своего адвоката, что через три дня после ареста Кевин «раскололся» и запел соловьем. Он давал информацию и называл имена в обмен на снижение срока тюремного заключения. Он выдал всех коллекционеров и дилеров, с которыми когда-либо заключал сделки, и назвал фамилии воров, руками которых осуществил кражу картины Хилларда. По словам Рональда Аоумена, Кевин нанял двоих братьев Тонган, которые были выпущены под залог и ожидали суда за кражи со взломом. Впоследствии они были признаны виновными.
Кевина приговорили к пяти годам тюрьмы, но за содействие следственным органам он будет выпущен досрочно — через два года.
Габриэль протянула маме тисненый конверт от Хиллардов.
— Прочти, если хочешь, — сказала она, потом взяла письмо Кевина и пересекла коридор, направляясь в утреннюю комнату.
Она села в шезлонг и дрожащими руками открыла толстый конверт, из которого выпали четыре листка. При свете, лившемся из окна, девушка пробежала глазами строчки, написанные скошенным почерком.
«Дорогая Гейб!
Если ты читаешь это письмо, значит, есть надежда, что ты позволишь мне объясниться. Прежде всего мне очень жаль, что я заставил тебя страдать. Это не входило в мои намерения. Я никогда не думал о том, что мой бизнес может тебе повредить».
Бизнес? Так-то он называет укрывание краденых картин и антиквариата? Она покачала головой и снова обратилась к письму. Он говорил об их дружбе, и как много она для него значит, и о тех хороших временах, которые у них были. В душе ее уже проклюнулись ростки жалости, но тон письма вдруг резко сменился:
«Я знаю, многие расценивают мои действия как преступные, и, наверное, они правы. Покупать и продавать краденое противозаконно, но мое единственное истинное преступление состоит в том, что я желал слишком многого. Мне хотелось иметь хорошие вещи. И за это я отбываю наказание более суровое, чем человек, совершивший насилие. Те, кто избивал жен и обижал детей, приговорены к меньшему сроку. Если смотреть в перспективе, то в сравнении с их деяниями мое преступление — сущий пустяк. Кому я сделал плохо? Богачам, застраховавшим свое имущество?»
91 
