очень нудно 
87 
Эрдель Фёдор был старым, умным и донельзя сообразительным псом. Но он не очень понял, о чём конкретно сейчас папа шутит. О том ли, что он убьёт старуху Югову топором, или о том, что побреет? Или, наконец, о том, что будет дрочить на следы какой-то Сашки, которую он, Фёдор, ещё, признаться, не нюхал совсем уж лично – но запаха, исходящего от хозяина, вернувшегося под утро до одури счастливым и до безумия несчастным, для собаки вполне достаточно. Кажется, про следы папа не шутит. Ну, как старому кобелю, про следы ему понятнее всего. Но люди – такие противоречивые, такие странные… Иногда за такой сукой бегут, теряя тапки, честь и достоинство, что… А догонят – и смотреть страшно, и как дальше жить непонятно. А за чудесной, прекрасно пахнущей – не бегут. Почему? Ладно, два мира – два Шапиро. Всё равно не понять.
Надо ли уточнять, что Сашку при личном обнюхивании Фёдор одобрил безоговорочно? Было, конечно, немного обидно, что его заперли в кухне с этим плюшевым… Можно подумать, чего он там не видел такого? Приличная опытная собака – тихо бы спал себе в коридоре! Забыли даже матрас кинуть. Будешь лаять, хозяин ещё и по морде треснет. Не больно, конечно, но обидно. Эх, плюшевый, люди такие люди… Вот вы, например, плюшевые, принимаете людей такими, какие они есть. А мы, собаки, сразу чуем людей такими, какие они есть. И ни нам, ни вам, плюшевым, не надо заниматься с человеком тем, чем эти двое прекрасных людей там, в комнате, сейчас занимаются. Становятся одним. И никак не познают себя самоё…
«Не познают или не признаются?»
Эрдель аккуратно стащил мишку на пол и, положив на него голову, смежил веки. Жарковато в кухне. Хотя и сентябрь. Не боись, плюшевый, не укушу и слюней не напущу. Я когда бодрствую и сытый – я не слюнявый. А тут, на кухне, я хрен усну. Потому что я не привык спать на полу, пусть даже и с плюшевым медведем под го…
– Сашка, иди сюда, только очень тихо. Он уже в возрасте, но всё равно чуткий, собака. Смотри, какая идиллия!
– Как ребёнок! Митька, мне интересно, собаки думают?
– За всех собак я не поручусь, но Феодор – старый думатель.
– Мыслитель, – поправила Сашка.
– Мыслитель – это мыслитель. А Федька – думатель.
Сашка улыбнулась. Ах, если бы можно было раствориться в этом воспоминании и ни о чём, ни о чём не думать посреди этих величественных белых берёз. Ни о жизни, ни о Вселенной, ни о вообще. Только помнить спящего на медведе умного эрделя. И руки Мити Югова. Она уже около часа сидела на толстом пне в роще, что наискосок от Бородинского музея. Пора собираться обратно, в мир, где, увы, нельзя ни о чём не думать, а надо что-то делать. С Сашкиных колен соскользнул листок, вырванный из блокнота. Она даже не заметила.
Если кто-нибудь подобрал, он мог бы прочесть сонет, написанный беглым Сашкиным почерком:
«Руки
Мите Югову
- Когда с любимою игрой
- Пресытишься до неги,
- И сладострастья непокой
- Отступит, смежив веки,
- Коснись легко руки и нить
- Запястья обхвати,
- Той, что одна могла любить
- И плакать от любви.
- Слегка по пальцам проведя,
- Переплети в замок.
- Почувствуй, в дрёму уходя,
- Меж вами тонкий ток.
- Ни взгляд, ни плач напомнят о разлуке
- В урочный час. А трепетные руки».
Но никого, кто бы в урочный час проходя этой рощей, мог бы подобрать и прочесть, не нашлось. Только плохо говорящий, какой уж там – читающий, – по-русски таджик на следующий день наколол отсыревшую за ночь бумажку с расплывшимися чернилами и равнодушно отправил её в мешок для мусора. Территория музея-мемориала под открытым небом регулярно и весьма тщательно убиралась.
Да и всё равно… Сашка была не готова сказать Мите, что она – та одна… Она была уже готова принять, а не отбить подачу. Но он не торопился подавать… Если кто-нибудь
- Подошёл бы ко мне
- И сказал:
- «Я прошу вас, возьмите меня
- В те края,
- Куда сами идёте вы
- Снежным вечером!»
- Я сказал бы: «Конечно, пойдёмте!
- Тем более, что вряд ли
- Дойдёте
- Вы со мной до конца…»
«Я бы дошла. Но ты – не зовёшь… «Это поэзия, Малыш!» Хорошее кино. Со счастливым концом… Кино, Санечка. Всего лишь кино. Тоже своего рода поэзия. Ты же так ничего и не надумала, не правда ли? Фёдор, и тот практичнее тебя – в любой кухне подушку найдёт. Вот и ты пока просто сними квартиру. Озаботься, наконец, прозой жизни. Лучше позже, чем никогда. Наверное…»
87 
