62 
– Я не должна оставлять вас вдвоем, – ответила баронесса, которую просьба Камиллы сразу же привела в волнение.
– Знаю, – тихо проговорила Камилла. – Потому прошу вас подождать в коридоре. Если вы кого-нибудь увидите, вы сразу же войдете в мою комнату. Я бы не хотела, чтобы вас снова упрекали в том, что вы плохо выполняете возложенные на вас обязанности.
– Конечно, – согласилась баронесса.
Слова Камиллы поколебали ее, и она решила, что, возможно, большой беды не будет, если она подождет в коридоре.
– Я сделаю, как вы просите: подожду снаружи, – согласилась баронесса, и в ее голосе зазвучали истерические нотки.
Баронесса покинула будуар, плотно закрыв за собой дверь. Какое-то мгновение Камилла и Хьюго Чеверли молчали. Затем он быстро шагнул к ней и, взяв ее руки, поднес их к своим губам.
– Что-то случилось? – спросил он. – Мне не следует находиться здесь – вы же знаете.
– Я полагаю, баронесса довольно ясно дала это понять, – улыбнулась Камилла. – Но теперь мне все равно, что будут говорить или думать. Я не позволю этим людям давить на меня.
Прочитав вопрос в глазах Хьюго, Камилла продолжала:
– Нас видели прошлой ночью. Маркграф устроил баронессе большой скандал из-за того, что она покинула меня. Она вообразила, бедняжка, что я уже легла спать, что, в общем-то, я и сделала перед тем, как вы постучали в мою дверь.
– Значит, маркграф опять сует нос не в свои дела? – пробормотал Хьюго. – Он может доставить вам неприятности?
– Баронесса сообщила мне, что именно это он и собирается сделать. Поэтому я прошу вас поговорить с маркграфом. Не ради меня, нет! Меня ни в малейшей степени не интересует его мнение обо мне. Но если он сообщит, что баронесса пренебрегала своими обязанностями, она может лишиться своего положения при дворе. А этого мы ни в коем случае не можем позволить.
– Мы? – Хьюго Чеверли от удивления поднял брови.
Камилла улыбнулась, и на щеках у нее появились ямочки.
– В конце концов, именно вы и я поставили баронессу в столь затруднительное положение, – сказала она.
– Вы не должны упрекать себя. Это полностью моя вина.
– А я была добровольной сообщницей, – мягко заметила Камилла.
Хьюго заглянул в ее глаза и на мгновение забыл обо всем на свете. Потом, сделав усилие над собой, он отвернулся и спросил почти сурово:
– Что вы хотите, чтобы я сделал?
– Я хочу, чтобы вы выразили маркграфу свое крайнее изумление по поводу того, что прошлой ночью он не приставил ко мне для услуг ни одну из своих придворных дам. Он прекрасно знал, что баронесса уже немолода, да к тому же провела два дня в дороге. Со стороны маркграфа было бы весьма любезно и вполне естественно устроить таким образом, чтобы обязанности баронессы принял на себя кто-нибудь из его приближенных.
Неожиданно улыбка осветила лицо Хьюго Чеверли.
– Скажите ему, что я находилась в возбужденном состоянии, близком к истерике, – продолжала Камилла, – что вполне естественно для невесты накануне свадьбы. Я нуждалась в поддержке и утешении, кто-то должен был рассеять мои страхи по поводу предстоящих церемоний, не говоря уже о моей встрече с женихом, с которым я пока совершенно незнакома. Скажите маркграфу, что если бы не ваше вмешательство, я могла бы так разволноваться, что потребовала бы немедленно вернуться в Англию.
– Когда вы успели замыслить этот маленький заговор? – поинтересовался Хьюго, и в его глазах при этом запрыгали чертики.
– Прямо сейчас, – скромно ответила Камилла. – Я довольно изобретательна, не правда ли? И не забудьте добавить, что не собираетесь ничего рассказывать в Мелденштейне о его невнимательном отношении к будущей княгине. Это будет гарантией того, что он не станет торопиться с жалобами в адрес баронессы.
Хьюго Чеверли откинул назад голову и расхохотался.
– Я назвал вас неисправимой, – сказал он, – но лучше было бы назвать вас несравненной. На всем свете нет другой такой женщины.
– Вы и вправду так думаете?
– Конечно, я говорю чистую правду, – ответил Хьюго, став вдруг сразу серьезным. – О, моя дорогая, я не знаю, как я буду дальше жить без вас, ибо, клянусь вам, любая другая женщина по сравнению с вами покажется мне неинтересной и невыразительной.
– А я не знаю, как я стану жить, когда некому будет посмеяться вместе со мной. – На мгновение глаза Камиллы затуманились, потом она решительно добавила: – Я думала, что вчера, возможно, мы оба были немного малодушны. Мы слишком легко смирились с тем, что нам нужно отказаться от всего, что нам дорого, что всему пришел конец. У меня такое чувство, пусть безумное, нелогичное и не имеющее под собой никаких оснований, что мы должны верить.
62 
