121 
— Ну и слава Господу, — перекрестился отец Михаил. — Многие весьма достойны свободы, искупив свои прошлые грехи... Руководя постройкой этой часовни, я имел радость наблюдать за...
— Тоже, понимаешь, нужную работу вы ведете! — бесцеремонно перебил священника генерал. — Нам, понимаешь, усилия надо, так сказать, вместе сконсал... сконсолид...
— Объединить, — помог ему отец Михаил, деликатно отворачиваясь от смрадно-алкогольного генеральского «выхлопа».
— В самую точку, отец Михаил!.. — радостно сказал генерал. — Помню, мне еще дед мой говорил...
Что говорил генералу его дед, узнать отцу Михаилу так и не удалось.
Неслышно подошел Толик, остановился позади отца Михаила, тихо спросил:
— Звали, Михаил Александрович?
Тот вздрогнул от неожиданности, повернулся.
— О Господи... Как ты меня напугал, Анатолий. Я и не слышал, как ты подошел сзади, — улыбнулся священник.
— Это они могут! — недобро сказал генерал. — А вот чтобы священнослужителя, понимаешь, отцом Михаилом или, на худой конец, батюшкой назвать, так это у них, вишь ли, язык не поворачивается! — Вгляделся в слегка семитские глаза на русопятой физиономии Толика-Натанчика и добавил с нехорошей улыбочкой: — А может, тебе какая другая вера это не позволяет? У меня на вас глаз наметан!
Толик посмотрел в сторону, тоскливо ответил:
— Нет у меня вообще никакой веры.
Отец Михаил положил руку на плечо Толика, сжал покрепче, ласково сказал генералу:
— Он мальчик уважительный, хороший. Часовню вот эту строил. Бригадиром был. Вы уж извините нас. Нам с ним до торжественного открытия и построения потолковать еще нужно. Пойдем, Анатолий, пойдем.
Завел Толика за часовню, прижал к себе, по голове погладил.
— Успокойся, сынок. Успокойся. Мало ли неумных, ограниченных и недобрых людей на свете... Их жалеть надо.
— Не надо их жалеть, Михаил Александрович, — жестко сказал Толик. — Жалеть надо умных и добрых.
— Знаю, знаю... Все, мальчик мой, знаю. Вот что хотел сказать тебе: ты мамочку свою поддержи. Ты у нее один остался. Уж она, бедная Эсфирь Анатольевна, горькую чашу всю до дна осушила. Теперь лишь на тебя надежда. Ты уж постарайся...
— Спасибо вам за все, Михаил Александрович. Пацаны слышали, как вы с начальником колонии про мою амнистию говорили...
— Ладно, ладно. Дай тебе Господь, Анатолий, разума, спокойствия и Веры.
— Михаил Александрович, а можно я на прощание спрошу вас?.. Только вы не обижайтесь на меня.
— Спрашивай, конечно.
Видно было, что Толику трудно задать этот вопрос...
— Вот вы, Михаил Александрович, университет окончили, исторический факультет...
— И Духовную академию тоже, — улыбнулся отец Михаил.
— Хорошо, пускай... — сказал Толик. — А вот вы сами в Бога верите?
Отец Михаил задумался, а потом сказал:
— Сразу после войны одного нашего священнослужителя спросили на каком-то международном конгрессе: «Ваше преосвященство, вот вы такой известный ученый, философ, современный человек, вы сами-то в Бога веруете?» А он и ответил: «Я сопровождаю уходящую из мира идею, и в этом моя общественная функция». Сейчас, Толя, времена сильно изменились... Поэтому я скажу тебе так: в наступающие дни Беззакония и Неверия я должен защищать возрождающуюся идею Веры, полагая это не только священным, но и своим чисто человеческим долгом... Не очень сложно?
— Ну чего ж тут сложного, Михаил Александрович? — улыбнулся Толик-Натанчик. — Нужно просто кому то очень-очень верить... Так?
На мгновение отец Михаил устыдился своей нечаянной высокопарности и честно ответил:
— Да. И пожалуй, прав ты!..
конец одиннадцатой серии
Двенадцатая серия
КОЛОНИЯ УСИЛЕННОГО РЕЖИМА. У ЧАСОВНИ. ДЕНЬ
... На фоне взволнованной колонии в связи с приездом большого количества важных милицейских и наробразовских гостей из Ленинграда и области для торжественного объявления частичной и выборочной амнистии и освящения новой часовни...
...схоронившись за стенкой часовни, стояли священник местного прихода отец Михаил и Толик-Натанчик Самошников.
— Спасибо вам за все, Михаил Александрович, — говорил Толик. — Пацаны слышали, как вы с начальником колонии про мою амнистию говорили...
— Ладно, ладно, — отвечал ему священник. — Дай тебе Господь, Анатолий, разума, спокойствия и Веры.
— Михаил Александрович, а можно я на прощание спрошу вас?.. Только вы не обижайтесь на меня.
121 
