90 
Мало кто из девушек типа Элизабет имеет какое-то влияние вне стен своего дома. Подобно полевым цветам, они не имеют никакого значения в жизни общества И все же, если бы у Элизабет был шанс, она стала бы великолепной женой для любого мужчины, какое бы положение он ни занимал. Она была бы добросовестной матерью, она встретила бы нищету и лишения со стойкостью, которая скорее была врожденным, чем благоприобретенным качеством. Какая бессмысленная трата жизни, и я спросила себя — как спрашивали многие до меня, — неужели общество поступает мудро и целесообразно, деля себя на классы?
Филипп все еще говорил по телефону — Оставьте все это мне, кузина Элис, — услышала я его слова. — Пожалуйста… вы знаете, что я буду только рад сделать это для бедной девочки . Да, просто скажите им, чтобы они отправили мне чек, и больше не думайте об этом.
Я цинично улыбнулась. Не прошло и нескольких часов после смерти ее дочери, а леди Батли уже беспокоится о том, во сколько ей обойдутся похороны, и изо всех сил старается переложить расходы на чужие плечи.
— Я заеду утром, — продолжал Филипп. — Не волнуйтесь, постарайтесь поспать. Я знаю, что ее смерть оказалась для вас страшным ударом. До свидания.
Я не стала комментировать разговор. Вместо этого я сказала:
— Как насчет ужина? Уже девять.
— Я предупредил слуг, что позвоню, когда мы соберемся поесть, — устало ответил Филипп. — Ты хочешь есть?
— Думаю, ужин пошел бы на пользу нам обоим, — ответила я.
Я не была голодна, просто я беспокоилась о Филиппе. Я чувствовала, что сейчас, как никогда, он нуждается в моей заботе. Он был передан на мое попечение.
Полагаю, у каждой влюбленной женщины наступают мгновения, когда ее любовь становится похожей на обоюдоострый меч, который ведет ее по пути еще большего самопожертвования до тех пор, пока она уже не в силах спастись от своего чувства. Я испытывала по отношению к Филиппу такую же нежность, такую же тревогу за его жизнь, как если бы он был моим сыном. Я прекрасно сознавала, чего ему стоило переступить через многолетнюю сдержанность. Он был измотан эмоционально, жизненные силы покинули его, он был бледен и казался уставшим.
Вошел дворецкий с подносами и спросил, что Филипп будет пить. Филипп вопросительно взглянул на меня.
— Думаю, нам не повредит шампанское, — сказала я.
Было нечто странное в том, чтобы пить шампанское в ночь смерти Элизабет — шампанское, которое всегда казалось мне вином радости и счастья. Но я знала, что Элизабет поняла бы меня и радовалась бы вместе со мной.
Глава 25
Как часто случается, реакция на эмоциональный шок приходит не сразу. Элизабет умерла во вторник, и только в пятницу утром, когда, проснувшись, я почувствовала головную боль, из-за которой не смогла открыть глаза, и ощутила ломоту во всем теле, я поняла, что природа берет свое.
На пятницу были назначены похороны. Я поехала вместе с Филиппом. Я стояла и наблюдала, как Элизабет опускают в могилу, ее последнее пристанище, расположенное на церковном дворе ее родового поместья в часе езды от Лондона.
После окончания панихиды суетящаяся и бесполезная леди Батли, в облике которой, как мне показалось, полностью отсутствовали следы скорби, пригласила нас на обед. Но я настояла на том, чтобы вернуться в город. В два часа мы с Филиппом сели обедать в Чедлей-Хаусе. Почувствовав себя ужасно разбитой, я сказала Филиппу, что поеду домой и прилягу.
— С тобой все в порядке? — обеспокоенно спросил он.
— Голова болит, — ответила я.
Голова разболелась еще сильнее потому, что мне стоило огромных усилий сдерживаться на похоронах. Я ненавижу, когда люди устраивают сцены на публике. Когда зазвучал похоронный марш и священник начал читать молитву над узкой могилой, я стала думать, что теперь Элизабет освободилась от неприятностей и беспокойств, преследовавших ее на земле.
— Как бы мне хотелось знать, — в который раз сказала я себе, — что происходит после смерти. Если бы я только была уверена, что она обрела покой и счастлива!
Я чувствовала себя точно так же, как Филипп, который мучился от неспособности найти ответ на очень важный для себя вопрос.
Филипп отвез меня домой.
— Береги себя, Лин, дорогая, — проговорил он.
— Ты очень нужна мне.
Он поднес мою руку к губам. Его слова отозвались в моей душе трепетом: впервые в жизни он назвал меня «дорогая». Я знала, что с ночи шорника он стал относиться ко мне как к надежной опоре, он стал нуждаться во мне, между нами возникла близость, которой не было раньше. Я понимала, что это не любовь. Но я была довольна тем, что в его отношении появилась нежность и привязанность.
90 
