48 
Его тихий голос словно проник в какой-то тайный центр удовольствия где-то у основания ее черепа.
– Вот. – Он провел кончиком пальца по горизонтальной линии у основания мизинца. – У вас будет всего один брак. Он будет долгим. А эти линии… – Он провел по трем коротким вертикальным линиям, пересекающим линию замужества. – Они означают, что у вас будет по крайней мере трое детей. – Он задумался. – Да, две девочки и мальчик. Элизабет, Джейн и… Игнатиус.
Она не удержалась от улыбки:
– Игнатиус?
– В честь его отца, – серьезно ответил он. – Выдающегося пчеловода.
Роан явно ее поддразнивал. Она поджала губы, взяла его руку и повернула ладонью вверх.
– Дайте мне тоже посмотреть на ваши линии.
Роан держал руку расслабленно, но она чувствовала ее силу, ощущая мускулы под смуглой кожей. Пальцы были ухожены, ногти безупречно чистые и коротко подстриженные. Цыгане в этом смысле были привередливы, для них чистота была почти священным ритуалом. Семья Хатауэй уже давно удивлялась взглядам Меррипена на то, что значит настоящая чистота. Он предпочитал принимать душ, а не ванну.
– У вас даже более глубокая линия брака, чем у меня, – сказала Амелия.
Он кивнул, не спуская с нее глаз.
– И у вас тоже будет трое детей… или четверо? – Она дотронулась до еле видимой линии сбоку ладони.
– Только трое. А линия сбоку означает, что у меня будет очень короткая помолвка.
– Вас, наверное, погонят к алтарю под дулом пистолета какого-нибудь разгневанного папаши.
Кэм Роан усмехнулся:
– Только если я похищу невесту из ее спальни.
Амелия внимательно на него посмотрела:
– Мне трудно представить вас мужем. Вы кажетесь одиночкой.
– Вот уж нет. Я никогда не отпущу от себя свою жену. Мы будем кочевать с vardo по всему свету. Я надену ей на пальцы рук и ног золотые кольца, а на щиколотки – браслеты. Вечером я буду мыть ей голову и расчесывать волосы у костра, пока они не высохнут. А каждое утро я буду будить ее поцелуем.
Амелия отвернулась от него, чтобы скрыть свое смущение, а потом и вовсе отошла, чтобы нарушить интимность момента.
Они пересекли лужайку.
– Мистер Роан, почему вы ушли из своего табора?
– Я и сам не знаю.
Амелия удивленно взглянула на него, и Кэм продолжил:
– Мне было десять лет. Сколько я себя помню, я всегда путешествовал в кибитке дедушки. Своих родителей я не знал – моя мать умерла при родах, а отец был ирландским gadjo. Его семья не признавала брака и убедила оставить мою мать. Думаю, он даже не знал, что у нее будет ребенок.
– И никто ему об этом не сказал?
– Не знаю. Может быть, они решили, что это ничего не изменит. Дедушка рассказывал, что мой отец был молодым человеком и незрелым, даже для gadjo. Однажды бабушка надела на меня новую рубашку, которую сшила сама, и сказала мне, что я должен уйти из табора. Она сказала, что я в опасности и больше не могу жить с ними.
– В какой опасности? Откуда она могла вам грозить?
– Бабушка не захотела сказать. Один из моих старших кузенов – Ной – отвез меня в Лондон и пристроил там на работу. Он пообещал, что когда-нибудь приедет за мной и скажет, когда будет безопасно вернуться домой.
– А вы все это время работали в игорном доме?
– Да, старик Дженнер нанял меня посыльным. – Лицо Роана потеплело от воспоминаний. – Во многих отношениях он был мне как отец. Конечно, мне от него частенько доставалось – он не упускал возможности пустить в ход кулаки, – но он был хорошим человеком. Он обо мне заботился.
– Вам, наверное, было нелегко, – сказала Амелия. У нее вызвал сочувствие рассказ о мальчике, от которого отказалась его семья и которому пришлось самому пробивать себе дорогу в жизни. – А почему вы не попытались сбежать обратно к своим?
– Я обещал, что не сделаю этого. – Он ловко поймал падающий с дерева лист и, приложив к носу, вдохнул его сладкий аромат. – Я оставался в клубе долгие годы – все ждал, когда же за мной приедет Ной.
– А он так и не приехал.
Роан покачал головой:
– Потом умер Дженнер, и владельцами клуба стали лорд и леди Сент-Винсент.
– К вам хорошо относились на службе?
– Слишком хорошо. – Он нахмурился. – С них началось мое проклятие удачей.
– Да, я слышала об этом. Но я отношусь скептически и к удаче, и к проклятиям.
– Но для цыгана это трудновыносимо. Что бы я ни делал, ко мне текут деньги.
– Как это ужасно, – с иронией заметила Амелия.
48 
