19 
Годфри усмехнулся:
– Забавно, старина, что ты задал этот вопрос именно в тот момент, когда мы с Джорджем говорили как раз об интересующей тебя особе. Эта пташка – дочь местного учителя, большого друга хозяина сегодняшнего бала. Лично я, правда, встречался с ней от силы раза два-три, но ты же знаешь, как любит здешняя публика всякие сплетни, так что в наших краях вовсе не обязательно быть знакомым с человеком лично, чтобы знать о нем все.
– И что же тебе о ней известно? – с нетерпением спросил Йен.
– Еще неделю назад эта крошка имела репутацию вполне скромной, порядочной девушки, правда, склонной к достаточно вольной дружбе с местными девицами, но всего лишь несколько минут назад я услышал о ней такое…
– Услышал? Черт побери, Годфри, бьюсь об заклад, что ты не услышал, а – наполовину по крайней мере – сам все это придумал!
– Богом клянусь, старик, я ничего не придумывал. – Годфри с заговорщицким видом наклонился к уху Йена: – Самому верится с трудом – с виду эта крошка и впрямь абсолютно невинна. Но я знаю, что человек, от которого я это услышал, зря чесать языком не будет. Короче, наша красотка – любовница самого Генри Раштона! Кто бы мог подумать! Как тебе это нравится, а?
Йен прищурился:
– Брешешь, приятель! Я только что сам танцевал с ней и готов поклясться – девочка невинна, словно новорожденный младенец! – Говоря это, Йен не отрывал пристального взгляда от Эсме, о чем-то оживленно беседовавшей с симпатичным молодым капитаном.
– Понимаю, как же, – не унимался Годфри, – ты человек благородный и никогда не думаешь ни о ком плохо. Не тебя одного поразила эта новость – мы все, признаться, в глубоком шоке. Тем более что папаша у нее весьма строгий и начал вывозить ее в свет лишь сейчас, когда она уже достигла того возраста, когда невозможно держать ее под семью замками… Но… видишь ли, мне рассказал об этом сам Лоренс – секретарь Раштона!
– Может быть, Лоренс придумал все это с какой-то своей тайной целью. – Йен по-прежнему отказывался верить, что Эсме на такое способна.
– Зачем ему придумывать? Напротив, он очень опасался, что столь шокирующая новость может получить широкую огласку.
Йен пару раз встречал Лоренса, и тот не произвел на него впечатления человека, способного придумать подобную мерзкую ложь. Да и зачем ему компрометировать начальника и рисковать карьерой? Неужели и впрямь правда? Йен сурово нахмурился.
– За Генри уже давно закрепилась репутация донжуана, – продолжал Годфри. – Чуть жена за дверь, а он тут же с какой-нибудь бабенкой… Но соблазнить дочь лучшего друга – для этого надо быть сущим дьяволом! Сказать по правде, мне жаль девчонку – если эта новость распространится, бедняжке трудно будет найти приличного жениха.
«Бедняжка! – усмехнулся про себя Йен. – Умеет же эта «бедняжка» строить из себя невинную девочку! Даже до Кэролайн ей далеко – а та уж на что актриса…»
Перед глазами молодого человека снова встал образ Кэролайн, какой он увидел ее в момент их первой встречи. Скакавшая по широким лугам отцовского имения на породистом жеребце Кэролайн действительно была на загляденье хороша. Йена буквально очаровала ее раскованность; мог ли он тогда предполагать, что именно из-за этой манеры поведения все вокруг готовы разбиться в лепешку, чтобы исполнить самый взбалмошный ее каприз?
Раскованность… Йену потому и понравилась эта черта в характере возлюбленной, что сам он, постоянно вращаясь в высшем обществе, и будучи вынужден соблюдать все светские условности, очень многого не мог себе позволить. Кэролайн была для него словно глоток свежего воздуха.
Иллюзии его рухнули в одночасье, когда однажды он обнаружил свою «мечту и идеал» на сеновале забавляющейся с конюхом. Лишь после этого Йен осознал, что, собственно, означало для Кэролайн пресловутое презрение к светским условностям. Девушка не просто презирала условности – для нее ничего не значили самые элементарные моральные нормы, а единственным законом было ее собственное желание.
Вспомнив всю боль, все унижение, которые ему пришлось перетерпеть от этой женщины, Йен поморщился. Она считалась его невестой – и после того инцидента как ни в чем не бывало продолжала воображать себя таковой. Но для Йена это был конец – любовь, вспыхнувшая в одночасье, так же мгновенно умерла. Да и можно ли вообще назвать страсть любовью? Он был очарован ее дикостью и необузданностью, но для любви этого мало. Может быть, ему стоило не жениться на ней, а просто сделать красотку своей любовницей? Тогда и измену ее он переживал бы не так сильно…
19 
