32 
«Что же я делаю, дура старая?! — подумала Васильева, не в силах оторвать глаз от Станишевского. — Зачем?.. Чего раскокетничалась, корова?!»
Она с трудом перевела дыхание и показала Зинке на француза:
— Зинуля, заклей этому д'Артаньяну шов и посмотри, не кровит ли... Так, что у нас тут? Ну-ка, ну-ка...
Она перешла к англичанину, стала рассматривать выстриженный участок на его голове.
Оставив Светличного в дверях перевязочной, Станишевский незаметно вытащил Зайцева в коридор, притянул его к стене и зашептал:
— Старый, что делать?.. Я совсем чокнулся. Я люблю ее... Я, оказывается, всегда ее любил! Слушай, это же хрен знает что?! От одного звука ее голоса меня начинает бить колошмат!.. Знаешь, как перед атакой — когда страшно до сумасшествия, внутри все трясется и надо идти, назад пути нет... Что делать, Валерий, что делать?..
— Точно, чокнулся! — прошептал Зайцев и испуганно оглянулся по сторонам. — Ну, Андрюха? Нашел время... Что тебе, баб не хватает? Тут тебе так запросто не обломится...
— Да мне ничего не нужно! Я люблю ее, слышишь!.. Это ты можешь понять?!
— Что ж я, дурак совсем, что ли? — обиделся Зайцев.
В эту секунду из перевязочной вылетела Лиза и помчалась по коридору с радостным криком:
— Мальшик! Малыиик!..
Она увидела через окно Вовку Кошечкина, который под покровом темноты откуда-то спер для своей коняги тяжеленный брикет прошлогоднего прессованного сена и с величайшим напряжением волок его через двор. Он был замечен Лизой, когда, пыхтя и отдуваясь, пересекал полосу света, падающего из окна перевязочной.
Лиза выскочила во двор, схватила перепуганного Вовку за руки и втащила в дом. Она проволокла его через весь коридор, втолкнула в перевязочную и попыталась объяснить свою неожиданную радость всем окружающим:
— Я искал его!.. Это мальшик с водой для шпиталя... Если бы он забрал меня с водой... Нет! С собой!.. Там на плацу... Этого не было бы. Скандал нихт! — Она показала на передравшихся союзников. Обняла Вовку за шею и сказала, обращаясь теперь только к Васильевой: — Он хороший. Ему ничего не надо. Он — джентльмен!..
Вовка вырвался из Лизиных объятий и очумело огляделся.
— Быстро же ты спроворил себе приятельницу, джентльмен, — удивилась Васильева.
— Да, да! Я пшеятельник! Я буду его друг... — обрадовалась Лиза и погладила Вовку по рукаву шинели.
— Врет она все, товарищ майор!.. Я-то тут при чем?
Вовка отшатнулся от Лизы, всем своим видом показывая, что никакого отношения к ней не имеет и, как советский человек, наконец, как служащий Красной Армии, ничего общего с представителем иностранного государства иметь не может.
Но на Васильеву это произвело не очень приятное впечатление.
— Ладно тебе, Дон-Жуан из Конотопа, — презрительно сказала она Вовке. — Ты уж так от нее не шарахайся. Я потом с тобой сама разберусь. Марш отсюда!
Вовка как ошпаренный выскочил из перевязочной. Лиза ничего не поняла, обеспокоенно посмотрела на Васильеву и бросилась вслед за Вовкой.
Несчастного итальянца снова затошнило. Этого оказалось достаточно, чтобы общее нервное напряжение, державшее последние несколько часов самых разных людей в состоянии, близком к срыву, наконец получило выход.
— Да прекрати ты блевать, макаронник вонючий! — первым взорвался американец.
— Оставь его в покое! — угрожающе произнес англичанин. — Ему плохо...
— Когда этот ублюдок воевал против нас — ему было хорошо?! А теперь ему плохо?!
— Что он сказал? Что он сказал? — тревожно поднял голову от стола француз.
— Переводить? — деловито спросил старик Дмоховский у Васильевой.
— Переводите, — спокойно приказала Васильева. — Между союзниками не должно быть никакой недоговоренности.
Старик Дмоховекий перевел французу все, что прокричал американец. Француз рванулся со стола и закричал на весь дом:
— Ты много воевал против Гитлера?! Где ты был, сукин сын, еще год тому назад? Где ты был в сорок втором, в сорок третьем?!
С отставанием всего лишь в полслова Дмоховский перевел с французского на английский то, что проорал француз.
— Да если бы не мы — вы бы все с голоду сдохли! — закричал американец и бросился на француза.
Не вставая со стула, англичанин подставил американцу ногу, и тот, споткнувшись, растянулся на полу во весь свой гигантский рост, так и не дотянувшись до француза, которого заслонила своим телом хирургическая сестра Зинка и просто припечатала к операционному столу.
32 
