141 
Вспомнилось, как когда-то говорил Халил-Хватко: служат у булгарского эмира и пришлые. Лишь бы закон бохмичи исповедовал воин и в деле своем был славен и искусен.
Этот — искусен, сразу видно.
Богуслав обрадовался. Теперь будет настоящий бой! Уж такой-то жертве Перун действительно обрадуется!
Отвязав от седла веревку, Славка метнул конец подбежавшему отроку, велел:
— Разберись с полонянником! — И поехал навстречу новому противнику.
— Назовись! — крикнул он еще издали по-хузарски.
Всадник хузарского, похоже, не знал. Зато неплохо говорил по-словенски:
— Ты ведь варяг, рус?
— Варяг, — ответил Богуслав.
— Это очень хорошо! — обрадовался булгарский поединщик. — Очень хорошо, что сегодня я убью варяга!
— Это трудное дело, — заметил Славка.
— Это дело чести! — сообщил противник. — Варяги убили мою родню!
— А тебя почему не убили? — Славка заинтересовался. С дракой можно и повременить. А конь у воя хорош! Мелковат немного, но Халиф отцовский тоже мелковат, а мчит как птица.
— Не твое дело! — последовал ответ. — Главное, что теперь я убью тебя, варяг! И еще много варягов! Воистину рука Аллаха направила меня, когда я пришел служить эмиру булгарскому!
Он так откровенно радовался, что Славке даже стало его немного жаль. Но потерять такого коня, как под этим ненавистником варягов, — еще жальче. Да и доспех на вороге добрый. Надо бы его как-то так свалить, чтоб зерцало бронное не попортить.
— Ты так и не назвался, — заметил Богуслав. Друзья зовут меня Габдулла из Шемахи!
— А враги? — осведомился Славка.
— Враги никак меня не зовут! Мертвые не разговаривают! — и засмеялся радостно. Пошутил, значит.
— Вот так и отец его бился, — сказал воеводе Устаху воевода хузарский Машет. — Помнишь?
— Так, да не так, — проворчал Устах. Легкая победа Богуслава его не впечатлила.
А вот второй противник насторожил изрядно. В первую очередь потому, что у него не было щита. Конник без щита — это как нурман без брони. Наверняка берсерк или ульфхеднар…
— Отец его тогда жизнь нашу спасал, а Славка одной лишь славы ищет.
— Так и надо! — убежденно произнес Машет. — Себя в его годы вспомни, Усташе! Иль ты другим был?
— Я-то как раз был другим. А вот ты — в точности! «Я — лучший воин во всем Диком Поле!» — передразнил он друга.
— Правильно говорил! — заявил Машег. — Глянь на Меня, старый ворчун! Где враги мои, а? Кто дымом истаял, кто червей кормит! А я живой! — Машег ухмыльнулся: ровные белые зубы сверкнули на темном, задубевшем от солнца и ветров лице. Блеснули и пропали. Усмешка ушла.
— Однако и ты прав, друже. Этот супротивник не чета прежнему. И он не булгарин, это точно.
— Согласен, — кивнул Устах. — Посадка другая.
— Рожа другая!
Устах прищурился, но остротой зрения ему с Машегом было не сравниться. Полочанин видел лишь смутное пятно под сверкающим краем шлема.
— Что-то ты не очень похож на шемахинца, — заметил Славка.
Вражий поединщик враз помрачнел, рявкнул: «Берегись!» — и коршуном налетел на Славку: сабля — в деснице (вмиг выхватил), копье — в шуйце…
Спас Славку Ворон — прянул вперед, ударив грудью легкого араба. Направленное в лицо копье с визгом прошлось по шлему, а сабля, вместо того чтоб просечь кольчужный ворот сбоку от шеи, лишь скользнула по скату наплечника, самым кончиком задев кольчужный рукав. Однако небезвредно задела: просекла кольчугу, подкольчужник и руку повыше локтя. Неглубоко. Так, царапнула. Однако кровь пустила.
А у Славки внутри ёкнуло: понял, насколько опасен противник и как хорош у него клинок. Такой удар с ходу, с малого замаха! На пару вершков дальше — и быть бы Славке без руки!
Однако рука на месте и клинок у Славки не хуже. Ворон очень удачно отжал араба, развернув шемахинца против солнца. Славка выбросил вперед леворучный меч, заставив противника еще более отклониться, и, привстав на стременах, сверху, мощно и быстро, метнул копье.
Казалось, уклониться от броска у Габдуллы нет никакой возможности — он и так откинулся в седле насколько возможно. Всё, конец бою. Нет такого доспеха, что сдержал бы такой бросок…
Бросок был и впрямь хорош. Копье вошло во всю длину железка. Только не в тело врага, а в утоптанную землю. Невероятным прыжком араб вынес шемаханца из-под нависшего противника. И тут же, повинуясь всаднику, встал как вкопанный, а Габдулла, оказавшийся у Славки за спиной, развернулся так быстро, как разворачивается скрученный жгут осадной машины, и метнул собственное копье. Бросок был не просто хорош — великолепен. Он мог бы нанизать Славку на копье, как кабана на вертел. К счастью, у Славки на спине висел щит. Копье Габдуллы попало в стяжку. Порвать железную полосу, способную выдержать удар нурманской секиры, копьем невозможно. Однако сила удара передалась щиту, и окованный край его ударил Славку в затылок. Сетчатый тыльник смягчил удар, но Славкины глаза на миг ослепли, а сам он был брошен толчком на гриву Ворона.
141 
