Глава двадцать четвертая

РАЗВЕДЧИКИ

Грамота оказалась кстати. Червенские земли были еще далеки от полного замирения. Трижды по русам стреляли. Из лесной чащи, охотничьими стрелами. Вреда не причинили: любой гридень, услышав первый же щелчок тетивы, знает, что ему делать: припасть к гриве, резко остановив или, наоборот, послав вперед коня. Даже если попадет, доспех не пробьет точно. Да и стреляли так себе. Пошлют две-три стрелы — и уносят ноги. Эти были не опасны.

Но на дороге частенько попадались лехитские разъезды: сытые усатые молодцы в броне, со щитами. В полной готовности к внезапному нападению. Причем отряды не маленькие: от десяти клинков и более.

Грамотка сандомирского настоятеля помогала избегать конфликтов. То есть сама по себе грамотка, может, и не уберегла бы — рожи у иных воев князя Мешко были чисто разбойничьи: отправившийся в ад пан Кошта выглядел бы в такой компании образцом благородства. Однако в сочетании с грозным видом русов грамотка работала неплохо.

До Червня^[23] добрались без происшествий. Опорный город новоприобретенных земель князя Мешко выглядел неплохо. Размерами он не уступал Турову, однако расположен был не столь удачно. Город стоял меж двух рек. Бугом и Вепшем, но до них было неблизко, потому природной защиты у Червня не было, только собственные стены: двухсаженный двойной частокол, укрепленный земляным валом. В городке имелся кремль, в котором разместилась лехитская дружина. Народу в Червне обитало — тысячи три. При необходимости его стены могли вместить раз в пять больше. Места и воды хватило бы: колодцев было много. Многие постройки — недавние. А вместо других — горелые остовы. Видно, при взятии города в нем случился пожар. Это еще хорошо, что городок весь не выгорел.

В Червне Богуслав и его люди задержались на полный день. Первым делом наведались выразить почтение воеводе. Грамотка открыла им ворота кремля. Воевода, правда, их не принял, тем не менее во дворе кремля русы побывали и увидели много полезного.

Затем Богуслав и Антиф посетили церковь. Сложенная из ровных ошкуренных стволов, свежевыбеленная, устремленная в небеса, Богуславу она очень понравилась. Убранство внутри было бедновато, без привычной Богуславу ромейской богатой пышности, но вырезанный из простого дерева Спаситель глядел ясно и просветленно. Он не презирал собственную боль, как это делали нурманы и варяги, смеющиеся в лицо своим мучителям. Для него боль не имела значения. Он видел Истину.

Славке вдруг стало стыдно. Ведь он пришел сюда не молиться.

Шурша рассыпанным по полу сеном, Славка отошел от распятия, взял у безногого служки толстую желтую свечу, самую большую, и смиренно, с колен, поднес Спасителю. Прошептал молитву и вернулся к спокойному, не ведающему сомнений Антифу.

— Опасно у них свечи стоят, — негромко произнес Антифа.- Упадет одна — и всё вспыхнет.

Славка представил, как его свеча падает с престола на сухое сено и стремительный огонь охватывает Спасителя. — Представил — и содрогнулся.

— Не вспыхнет, — пробормотал он. — Господь не допустит…

Между тем церковь наполнялась людьми. На русов косились. Уж очень они выделялись своими сверкающими доспехами.

Вот об этом Славка не подумал. Дома он ходил в храм без брони. В чистой белой рубахе. Но тут даже и не подумал, что идет к Богу оружным. Слишком привык к железу.

Появился священник. Невысокий, толстенький, непривычно гололицый.

Началась служба. Славка плоховато знал латынь, но понимал почти всё. Пусть крестились здесь по-другому да и кланялись не так, но обряд-то одинаковый.

На блюдо для сборов Славка положил золотую номисму. Маленький священник, сам собиравший даяния, глянул на него удивленно, а позже, украдкой, спрятал ромейскую монету в одеяниях. Видно, чтоб не искушать золотом паству.

Когда Богуслав подошел к нему после службы и представился, священник повел себя настороженно. Однако грамотка сандомирского настоятеля произвела нужное впечатление, и червенский священник пригласил Богуслава к трапезе.

Кушали вкусно. Кушали и слушали. Славка вел себя правильно. Где надо — помалкивал, где надо — вставлял какую-нибудь новость, услышанную от Фредрика. То есть старательно изображал доверенное лицо германского епископата.

Червенский пастырь расслабился и поведал Славке много интересного о вновь завоеванных землях. В основном жаловался на дикость и свирепость местных язычников. Сожалел, что у него мало средств для того, чтобы по-настоящему нести свет в погрязшие в бесовстве души. Жаловался на воеводу, который, вместо того чтобы крушить кумиров и приводить к Кресту, сиднем сидит в крепости. Заботится лишь о безопасности дороги и о собственных удовольствиях.

  73