21 
– Вы... не хотели... оставить его без гроша?
С этими словами она повернулась и посмотрела на графа, словно для того, чтобы убедиться, что он говорит правду.
– После того, что вы мне сказали, – ответил граф спокойно, – я отправился в свое поместье и обнаружил, что мой управляющий обкрадывает престарелых пенсионеров. Он забирал себе те деньги, которые я выделил для пенсий.
Он заметил, как загорелись глаза Офелии, и легкий румянец оживил белизну ее бледных щек.
– О, как я рада! – воскликнула она. – Как я рада, что – вы не нарочно заставили страдать бедного старого человека!
Граф ощутил внезапный приступ гнева:
– Какие бы сплетни вы обо мне ни слышали, мисс Лангстоун, я все-таки не заставлю помирать с голоду тех, кто мне служил, когда они перестают работать от старости или несчастного случая.
– О, простите меня, – быстро сказала Офелия, – я очень сожалею... я совсем не хотела вас обидеть... но мне действительно казалось очень странным, что вы вели себя таким образом... – В ее голосе слышалось оправдание, когда она продолжала: – Джем Буллит ходил к вашему управляющему, встав на ноги после несчастного случая, но тот сказал ему, что вы не очень-то щедро обходитесь с теми, кто вам больше не нужен.
– Должен вам сказать, что это полная и абсолютная ложь! Я надеюсь, что вы мне верите.
– Я верю! Теперь я верю! – сказала Офелия. – Но я была в отчаянии от того, что произошло с Джемом Буллитом. И я знаю, что некоторые люди иногда могут быть очень жестокими.
Что-то, прозвучавшее в ее голосе, дало графу понять, что эта тема касается ее лично, и, продолжая гладить собаку, лежащую у него на коленях, он сказал:
– Так же, как вы беспокоились о моем старом груме, меня беспокоит собака, которую я все еще продолжаю считать как бы своей.
– Но вы ничего не можете сделать, – сказала Офелия. – Хотя, может быть... вы попросите отца разрешить вам взять ее назад...
– Это будет довольно трудно, – ответил граф. – Как это можно мотивировать? Может быть, следует сказать вашему отцу, что, по моему мнению, с ней плохо обращаются?
Офелия вскрикнула в неподдельном ужасе:
– Нет, нет! Пожалуйста... не делайте этого. Обещайте мне, что ничего не скажете отцу. Если она...
Она вдруг замолчала.
– Что вы собирались сказать о вашей мачехе? – спросил граф.
Офелия больше не смотрела на него, но он видел ее профиль и понимал, что она размышляет о том, что можно сказать, а что нельзя, и может ли она ему доверять.
Наконец она решилась.
– Вы не могли бы быть... настолько любезны, чтобы повидать мою мачеху? Вы могли бы зайти к ней? Вы могли бы обращаться с ней мило?
В том, как она произнесла это слово, было что-то такое, что граф посмотрел на нее с еще большим удивлением. Потом он спросил:
– А если я это сделаю, это заставит ее больше не бить Пирата?
Он сказал это наугад, но понял, что попал в точку – ресницы Офелии затрепетали, и слабый румянец появился на ее щеках.
Следуя какой-то интуиции, пробуждавшейся в нем всякий раз, когда дело касалось ее, чего он и сам не мог объяснить, он спросил:
– Может быть, она била и вас тоже? Вот почему вы так выглядите...
Все ее лицо залилось румянцем, потом кровь отхлынула, и она стала еще бледней, чем раньше.
– Ответьте мне, Офелия, – настаивал граф. – Я хочу знать. Скажите мне, что происходит.
На какое-то время ему показалось, что она откажется отвечать, но затем так тихо, что он еле мог расслышать, она сказала:
– Она подумала, что это я виновата в том, что в тот день вы ушли так быстро.
– И она била вас за это? – спросил граф с сомнением.
– Каждый день, – прошептала Офелия.
– А Пирата?
– Она знает, что для меня это мучительно, и поэтому мы оба сидим на хлебе и воде.
Граф поднес руку ко лбу.
– Я с трудом могу поверить, что все это правда.
Но какие бы слова он ни произносил, было очевидно, что Офелия говорит правду.
Повернувшись, она снова посмотрела на него, и в ее глазах появилась тень слабой надежды.
– Пожалуйста, сделайте то, что от вас хочет мачеха, – попросила она.
Граф подумал, что за всю свою жизнь не оказывался в такой странной, невероятной ситуации.
Если он откажется – а именно этого ему хотелось больше всего, поскольку все, что он услышал о Цирцее Лангстоун, вызывало в нем отвращение, – то тем самым он приговорит этого ребенка и одну из своих собственных собак к таким адским мучениям, о которых страшно даже думать.
21 
