14 
Несколько часов спустя, когда любовники лежали совершенно опустошенные на огромной кровати в покоях Оркис, Андре, заставив себя припомнить цель своего визита, сказал:
— Как бы мне хотелось надеть на твою шею изумрудное ожерелье, хоть оно и померкнет перед зеленью твоих глаз! А твои уши я украсил бы серьгами из самых ярких рубинов, не беда, что они не сравнятся красотой с твоими губами. Но я беден, у меня совсем нет денег.
— Деньги меркнут по сравнению с истинным мужеством, — полусонно пробормотала Оркис.
— Как ты думаешь, сокровища де Вилларе могли остаться в имении? — осторожно спросил Андре, решивший во что бы то ни стало добиться сколько-нибудь определенного ответа.
— То есть ты спрашиваешь, успел ли император выдоить все из этой плантации, как он выдоил из других?
Она рассмеялась, и ее смех показался Андре зловещим.
— Он хитер, мой Жан-Жак, — продолжала Оркис. — Он разыскивает любые тайники, все местечки, где белые люди прятали свои ценности в надежде, что наступит время и они вернутся. Но, как всегда говорит император, им и так достанется много золота — на том свете. А на этом деньги им не понадобятся.
— Мне бы они очень пригодились именно на этом свете, — шутливо возразил Андре.
— Ты владеешь другим сокровищем, которое очень пригодилось бы мне в эту минуту, — заметила Оркис.
Она обернулась к Андре и вновь разожгла в нем огонь, который, как ему казалось минуту назад, уже иссяк.
Позднее он вернулся к начатой теме:
— Помоги найти то, что по справедливости, если не по закону, принадлежит мне. Почему бы моему папаше хоть после смерти не расплатиться за свои удовольствия, раз при жизни он не пожелал признать во мне сына? Оркис брезгливо сморщилась:
— Все белые — одинаковы, они жадные и подлые, как шакалы, — заметила она. — Разве мы не правы, что очищаем остров от этой плесени? Мы истребили почти всех. А тех, кто еще остался, ждет судьба, которая будет пострашнее старушки с косой.
В словах Оркис звучала жестокость, которой ее наверняка заразил Дессалин. Возможно, она не задумывалась над смыслом своих слов, но Андре было неприятно слышать отвратительные угрозы из уст красивой женщины и видеть в ее глазах блеск восторга, порожденного воспоминаниями о свершившихся казнях. По-видимому, император подобрал себе подружку по интересам.
Андре напомнил себе, что от него, вероятно, ожидается сочувствие воинственным речам. Он должен ненавидеть белых не меньше, чем негры, одержавшие верх над своими бывшими хозяевами.
— Умоляю, помоги мне отомстить злодею, для которого моя мать значила не больше, чем сорняк на его плантации: сорвал — бросил. И вот родился я — ни черный, ни белый, всем чужой в этом враждебном мире.
— Во всяком случае, отец наградил тебя прекрасным орудием, которым ты можешь пользоваться себе в удовольствие, — лицо Оркис осветила лукавая улыбка.
Пробежав пальцами по телу Андре, она добавила:
— У меня прекрасная память, и император доверяет мне, но я не припомню, чтобы в казну заносили добычу с плантации де Вилларе. Если там что-нибудь и нашли, трофеи не представляли особой ценности.
Как раз это Андре и хотел узнать, но у него хватило выдержки не выдать своей радости. Он лишь заметил:
— Что ж, пусть мой отец жарится в аду за то, что оставил мне в наследство только мою голову.
— А еще он дал тебе… твое тело, — начала ласкать его Оркис.
Продолжать разговор стало невозможно.
В час, когда утренняя заря легкими пальцами прогоняла с неба последние звезды, Андре осторожно, чтобы не разбудить Оркис, поднялся с роскошного ложа. Глядя на нее сверху вниз, он почувствовал прилив неизъяснимого отвращения.
Оркис, раскинувшаяся на кровати в грациозной позе, была великолепна.
Однако Андре содрогнулся, вспоминая, как она снова и снова доводила его до исступления, напоив напитком, от которого он превратился в такого же зверя, каким была она сама.
С трудом застегнув одежду негнущимися пальцами, он вышел в прохладные сумерки парка, окружавшего резиденцию Леклерка.
Ноги отказывались слушаться Андре. Он в жизни не испытывал ничего подобного происходившему в эту ночь, проведенную с женщиной, от которой даже во сне исходил мощный магнетизм страсти.
Проходя по саду, Андре подставлял лицо свежему ветерку, сожалея, что воздух недостаточно прохладен, чтобы вернуть ему бодрость.
Вдруг он ощутил острую тоску по слякотной английской зиме, с ее пронизывающими северными ветрами и непродолжительными, но свирепыми морозами.
14 
