96 
Дед не шел – шествовал. Вальяжно улыбался, приобнимал за обнаженные плечики сияющую Валентину, благосклонно кивал лебезящей обслуге. Меня от таких помпезностей тошнило – должно быть, я в батьку пошел. К счастью, в этой суете я успел смешаться с телохранителями и укрылся за их широкими спинами. Дед несколько раз величаво поводил головой – оглядывался, меня искал. Но не зря меня еще в Школе обучали искусству скрадывания и слежки. Я возник рядом с ним только тогда, когда позади закрылись роскошные двери, отсекая папарацци и прочую неблагородную публику. В сам клуб представителей СМИ не пускали. Разве что таких, как дочка вице-адмирала Караваева. Дедовых телохранителей, кстати, тоже оставили снаружи. Тут своя охрана. Сверхнадежная, сплошь офицеры ФСБ. По пути к лифту деда от его невесты оттерли. Директор клуба, вице-директор, еще какие-то шишки…
Валентина, впрочем, субординацию понимала, приотстала, взяла меня под руку:
– А вы, я вижу, не любите публичных мероприятий, Артём Алексеевич?
– Я их избегаю, Валентина Сергеевна.
Должен признать, девушка чертовски хороша. Шейка, плечи, грудь… Кожа упругая и гладкая, как у настоящей афро, и при этом абсолютно белая. Подобная иногда бывает у рыжих зеленоглазых девушек. У сестренки моего напарника, например… В наших великосветских кругах такая белизна в последнее время вошла в моду. Но поскольку моя будущая бабушка была кареглазой брюнеткой, то ей наверняка пришлось прибегнуть к услугам косметолога.
– Вам не нравится мой парфюм, Артём Алексеевич?
– Почему вы так решили?
– Потому что вы от меня все время отодвигаетесь.
Тут, к счастью, мы вошли в лифт, и разговор естественным образом прервался.
Стол нам накрыли в Красном зале, втором по значению в здешней табели о рангах. Выше – только Белый, для августейших особ.
Меня усадили справа от деда, между ним и Валентиной. Как будто это не он, а я – жених.
За одним столом с нами оказались еще пятеро: двое мужчин и три женщины. Мужчин я знал: одного – лично: тайный советник дядя Коля; другого – заочно: лидер Монархической партии Польши и Украины Грищенко-Жолотовский. Толстый, усатый, похожий на немецкого бюргера-пиволюба средней руки. Оба были с супругами, донельзя светскими многократно омоложенными дамами, а Грищенко в придачу к супруге имел еще и племянницу: розовощекую девушку с пухлыми губками шестнадцатилетней и наивно-порочными глазищами искушенной фрейлины. Девушку звали пани Галиной, и она с ходу нацелилась на меня. Возможно, ее именно для этого и привели. Терпеть не могу таких вот девушек из высших слоев, фальшивых, как отпечатанные в Гонконге иранские акции. Впрочем, после пары моих ответов, односложных, по меркам этикета крайне невежливых, девушка надула губки и полностью сосредоточилась на еде.
– А вы не очень добрый человек, Артём Алексеевич,– сказала моя соседка справа.
Я повернулся и посмотрел на нее. Сказано было по-испански, причем с характерным бразильским акцентом.
– Почему вы так решили, Валентина Сергеевна?
– Обидели девочку.
– Я грубый солдат, сударыня. Светским манерам не обучен.
Валентина засмеялась:
– А я думала, в Высшей Императорской школе есть курс этикета.
– Есть,– согласился я.– Но я его прогуливал.
– Танцы – тоже?
– Танцы солдата – кулачный бой.
– Очень мужественно. Но обидно. Я как раз хотела предложить вам потанцевать.
Я покосился на деда.
Дед вещал.
Дядя Коля и Грищенко-Жолотовский – внимали. Последний, правда, отвлекся на мгновение: недовольно покосился на племянницу.
«Тебя что сюда – жрать привели?» – читалось во взоре польско-украинского монархиста.
– Идемте, Артём Алексеевич,– Валентина коснулась моей руки ухоженными пальчиками.– Офицеру не к лицу отказывать даме…
– …И его будущей бабушке,– подхватил я с широкой улыбкой, заимствованной у губернатора Невады.
Ух как ей захотелось ответить мне какой-нибудь колкостью. Но она сдержалась. Встала (лакей отодвинул стул), оперлась на мою руку.
Три дамы за столом проводили нас завистливо-неодобрительными взглядами.
– Самбу-капону вы, конечно, не умеете? – спросила Валентина.
– Угадали.
– А что умеете?
– Вальс,– буркнул я.
Вальс – наименее эротичный из известных мне танцев. Не считая менуэта.
– Пусть будет вальс,– она сделала знак музыкантам.
Те заиграли что-то грибоедовское. Я бы предпочел Штрауса, но в Императорском клубе играли только отечественных композиторов. Интересно, как бы они выкрутились с этой… самбо-капоной.
96 
