52 
Я боялся, что Азанчеев не будет доверять мне штурвал, но, как только мы первый раз оказались вместе в кабине, он лениво посмотрел на меня и сказал:
— Запускайте, прогревайте, выруливайте, просите взлет и чешите...
Я запустил, прогрел, вырулил, запросил взлет и почесал. А на следующий день он меня спросил:
— С левого сиденья не хотите попробовать?
И весь день я летал, сидя в командирском кресле. Вечером я сказал Сергею Николаевичу:
— Я сегодня весь день слева сидел.
На что старик мне заявил:
— Тебе было сказано купить сметану?
— Было.
— А где она?
— Я забыл...
— Вот и лопай пустые щи!
— Я сегодня весь день летал на левом кресле!..
— Это я уже знаю. Мне Витя звонил. Как же ты без сметаны щи есть будешь?
— Да плевать мне на эту сметану! Можете вы это понять или нет?
— Подожди, — сказал старик. — Не хватай хлеб. Я сейчас схожу за сметаной...
За сметаной мы пошли оба и вместо сметаны купили большую и красивую бутылку шотландского виски «Лонг Джон». Сметаны просто не было...
Интересно, смог бы я помочь Василию Григорьевичу, если бы он все-таки взял меня тогда в тот рейс?
ОКУЛИСТ
В «Ил-14» нас было девять человек. Мы летели в отдельную Добрынинскую эскадрилью для того, чтобы провести очередное медицинское освидетельствование. Нас девять человек, и все вместе мы называемся «медкомиссия». Нас боятся. Мы грозная, неподкупная, жестокая и в какой-то мере циничная сила. За глаза нас называют «выбраковщиками».
Месяц назад у них в Добрынине произошло ЧП — погиб командир эскадрильи Селезнев. Я его хорошо знал. Говорят, была какая-то дурацкая, нелепая история, из-за которой погиб прекрасный летчик и очень хороший, интеллигентный человек. Жаль его. Очень жаль. Ему, кажется, не было и сорока. Я помню, что он был замечательного здоровья человек... Мог бы еще лет десять спокойно летать...
Нас девять человек на весь самолет. За исключением экипажа. Четверо играют в преферанс. Двое спят. Один читает. А мы со стариком невропатологом сидим в хвосте и пьем боржоми. Я тоже старик.
Мы сидим и пьем боржоми из серых пластмассовых чашечек, на которых выдавлено слово, объединяющее нас всех, — «Аэрофлот». До посадки еще далеко, и мы не торопимся.
О чем могут говорить старики? О стариках. О людях, равных нам по прожитому сроку. По большому прожитому сроку и по маленькому оставшемуся.
А еще старики говорят о прошлом. О будущем старики говорить пугаются. И поэтому очень жалеют друг друга.
— Я знаю, что он учит таблицу проверки зрения наизусть, и ничего не могу поделать!.. — сказал я невропатологу.
— С ним?
— С самим собой... А сколько их по всем управлениям ГВФ! Боже ты мой... Как неумело, по мальчишески, эти пятидесятилетние мужики стараются сохранить за собой право летать!.. Хотя бы еще год. Полгода... Каждый раз, когда я вылетаю в составе комиссии в такие вот маленькие подразделения, где доживают свой воздушный век старые летчики, я чувствую себя палачом, отправляющимся на гастроли.
Из кабины пилотов вышел молодой круглолицый здоровяк — командир корабля.
— Как себя медицина чувствует? — весело спросил он. — Никому помощь не требуется?
Преферансисты оторвались от карт, спящие открыли глаза, читавший отложил книгу. Все заулыбались, задвигались.
— Когда в Добрынино придем? — спросил кто-то.
Командир посмотрел на часы и ответил:
— Минут через двадцать начнем заходить.
Он прошел мимо нас в уборную, и мне почему-то, старому болвану, этот командир корабля вдруг стал неприятен. Я посмотрел ему в спину и раздраженно сказал соседу:
— Я вам клянусь, я скоро начну ненавидеть молодых и здоровых людей. Парадокс, да и только!
Невропатолог с интересом посмотрел на меня.
— Это аномалия? — с беспокойством спросил я. — Нет, серьезно. Я вас как невропатолога спрашиваю...
— Идите к черту. Обычная возрастная солидарность. Наливайте.
Я разлил остатки боржоми по серым чашечкам, и в это время оба двигателя слегка уменьшили обороты. Мы начали снижение.
НАДЕЖДА ВАСИЛЬЕВНА
Сидели на вышке и ждали медицинскую комиссию. Еще вчера я приняла радиограмму, в которой говорилось, что сегодня они должны прилететь к нам...
В нашей единственной гостинице были забронированы комнаты для врачей и экипажа, а наш медпункт временно переоборудован так, чтобы в нем было удобно работать сразу нескольким людям.
52 
