5 
Я думал о той красивой русской девочке с гитарой, которая примчалась сюда за легкой и изящной жизнью, а должна зарабатывать себе на хлеб совсем не так, как ей, по-видимому, грезилось, когда она уезжала из России…
Я размышлял об этом парне-эквилибристе, с четко выраженной западно-нордической внешностью, вынужденном работать почему-то на маленького злобного японца, который, наверняка, забирает себе львиную долю их уличных доходов…
И, конечно, как всегда, я с легким привкусом сладковатой тоски думал о себе: о том, что жизнь уже почти прошла, что деньги и популярность принес мне очень средний сценарий, каких у меня было десятки… Но вот именно этот сценарий попал, как у нас говорят, «в жилу», и жизнь моя окрасилась совсем иным светом. К сожалению, с опозданием лет на двадцать…
В отель я возвращался уже в сумерках.
Я шел кривоватыми и коротенькими улочками, легко перетекавшими одна в другую, изменяя только названия и почти сохраняя единое направление – параллельное Мариенплацу и Кауфингерштрассе, этому Млечному Пути вечернего Мюнхена.
И вдруг в одном из переулков, под светом неяркого уличного фонаря, у сильно пожилого «фольксваген-пассата» с высоко поднятой задней дверью, я увидел девчонку с голосом Нани Брегвадзе, немца-эквилибриста и маленького японца в баварской шляпке с султанчиком.
Японец и эквилибрист грузили в багажное отделение старого «фолькса» большой плоский чемодан, дорожную сумку и гитару в жестком потертом футляре.
– Жрать хочу, как семеро волков! – на чистом русском языке сказал японец в шляпке.
– А мне сегодня один америкашка двадцатник отслюнил! – рассмеялась девочка.
– Наверное, заклеить хотел, – ревниво заметил японец.
– Да нет. Не похоже было…
– А я сегодня одного чувака видел в толпе, – проговорил эквилибрист, закрывая заднюю дверь багажника. – Он у нас лет семь тому назад с полгода в цирке ошивался. Чего-то там для кино делал. Я потом этот фильм посмотрел – мне чуть худо не стало!..
– Все бегут из вашей России! – зло сказал «японец». – Думают, что тут повсюду медом намазано.
– Ребята… Поехали, а? – жалобно проныла девчонка. – Я уже еле на ногах стою…
– Все, все! По коням, братцы! – Эквилибрист быстро сел за руль и завел двигатель.
– Катька! Я там тебе подушку из дому захватил, – сказал «японец» и уселся рядом с эквилибристом.
– Нет слов, Нартайчик… Что бы я без тебя делала, солнце ты мое?.. – устало проговорила девчонка и улеглась на заднее сиденье пикапа.
Старый «фольксваген» аккуратно выбрался на свободную от машин проезжую часть узенькой улочки и неторопливо покатил прочь, покачивая красным светом задних фонарей.
Я пришел в отель, взял у портье ключ и поднялся в свой номер.
Достал из чемодана бутылку «Столичной», налил полстакана, выпил и закусил одной из двух конфеток, лежавших у меня на подушке.
Водка была теплая, конфетка – резиновая, с парфюмерным запахом. Какая-то аптечная жвачка, а не конфета.
Да, да, господа! Все правильно!.. Я именно тот самый «америкашка», который сегодня «отслюнил двадцатник» вашей подруге с Мариенплац. Мало того, я действительно тот самый «чувак», который «полгода ошивался в цирке», а потом получилось плохое кино. Тут – никаких сомнений. Это – я, и только – я!
Но как я мог принять нашего обычного, среднеазиатского киргиза, или кто он там есть на самом деле, за японца – этого я себе простить не мог!
И почему это я – старая стреляная ворона, углядел «западно-нордическую внешность» в заурядном, простоватом, пусть достаточно приятном, но совершенно русском лице эквилибриста, – просто не укладывалось у меня в голове! Тем более, что я же с самого начала угадал в нем того парня из Московского цирка!
А то, что я вокруг этого еще и насочинял себе черт знает что, – приводило меня буквально в бешенство!
Я налил себе еще полстакана водки и взял с подушки вторую конфетку.
Нет, господин среднеазиатский эмигрант, не все бегут из России! Это ты, сукин кот, шустришь тут с подносиком по площади, а некоторые…
Я залпом выпил водку и стал раздраженно зажевывать ее последней конфеткой.
Так в раздражении и заснул.
И снились мне какие-то дурацкие и тревожные сны – будто бы бегаю я по Мариенплац с подносиком, всем раздаю свои визитные карточки, а неподалеку от меня, совершенно голые, эквилибрист и певица с гитарой занимаются любовью на глазах у хохочущей толпы. Вокруг них на низкорослой, лохматой лошаденке скачет злобный киргиз в баварской шляпке с султанчиком и хлещет, хлещет всех без разбора длинной сыромятной камчой, яростно стараясь добраться до меня… Ужас и ожидание обжигающего удара делают мои ноги вялыми, тяжелыми, сердце переполняет страх неотвратимости, дыхание рвется из груди, и ясное, почти реальное ощущение такой беспомощности и одиночества, что…
5 
