очень нудно 
96 
Одним словом, сидим ужинаем, ждем Нартая. И вдруг неожиданно подкатывает желто-зеленый полицейский «БМВ». Мы с Эдькой перетрусили. Я уже хотела юркнуть к себе в «келлер» – с глаз долой, но в это время из полицейской машины выскакивает Нартай, а из-за руля вылезает такой квадратненький полицейский лет двадцати пяти и говорит:
– Грюсготт! Гутен абенд… Добрый вечер. Оказывается, это сын Зергельхубера – Клаус. Нартай уже слегка «на кочерге» – они там со старым Зергельхубером по паре стаканчиков приняли, и этот Клаус решил отвезти Нартая домой.
Наташа тут же заюлила, начала ставить для них тарелки на стол:
– Ах, Клаус… Как ты вырос! Как повзрослел! Как тебе идет эта форма, Клаус! Я же тебя совсем маленьким помню…
Выпили по рюмочке, а потом Петер попросил меня спеть и поиграть на гитаре… Мы в тот день на Мариенплац не работали, глотка у меня малость передохнула и с голосом было все в порядке. Эдик притащил гитару и я попела для них немножко.
Вот с тех пор этот полицейский, Клаус, к нам и стал ездить минимум три раза в неделю. То шоколадку привезет, то цветочки, то еще что-нибудь…
Уже через неделю Нартай его просто возненавидел! Он вообще не переваривает, когда за мной кто-то начинает ухаживать. А о Джеффе он даже слышать не хочет!.. Хотя, когда недавно Наташа заговорила о том, что у Зергельхуберов на озере два замечательных дома, что они очень богатые люди, потому что рыбный промысел приносит им солидный доход, и Клаус – единственный наследник всего этого, и стала многозначительно на меня поглядывать, Нартай просто взбеленился:
– Тетя Наташа! Вы кончайте Катьку сватать! У нее есть Джефф Келли и…
– Нет у нее никакого Джеффа! – закричала Наташа. – И ты это знаешь не хуже меня! Где этот Джефф?! А всю жизнь одной, да еще с ребенком… Надо думать о завтрашнем дне! А Зергельхуберы согласны. В прошлое воскресенье в кирхе мне старый Зергельхубер так и сказал: «Пожалуйста! Пусть будет ребенок… Мой Клаус ей еще столько детей наделает, что уже через год их никто и не различит. Все они будут „Зергельхуберы“!»..
– Успокойтесь, – говорю. – Не спорьте. Мои дети будут только «Келли» или, на худой конец, «Гуревичи». Третьего не дано.
А Клаус все ездит и ездит к нам. Такой упорный баварский крестьянин! Но очень неплохо говорит по-английски. И вообще, вполне приличный и неглупый паренек.
Нам что главное? Нам важно, чтобы он про танк не пронюхал.
Про нас-то, я полагаю, он уже все давно понял. Хотя Петер с Наташей всем наплели, что мы с Нартайчиком ненадолго приехали к Эдику в гости и слегка задержались… Все это, конечно, шито белыми нитками, но полицейский – всегда полицейский. Особенно влюбленный полицейский. В нем же все обострено, он все воспринимает с повышенной подозрительностью.
Правда, Петер, на всякий случай, уже заготовил версию, будто он этот танк купил в ГДР, и не как боевое оружие, а просто как тягловую силу. Вроде как трактор повышенной мощности. А то, что этот трактор с пушкой – так ему, пожилому человеку, ее никак самому не отпилить, а кроме всего прочего, эта пушка ему совершенно не мешает. Пушка и пушка – подумаешь! Он же стрелять из нее не собирается…
Тоже, конечно, абсолютная липа, но если кто-то увидит танк – надо же будет что-то говорить.
Огромное поле Китцингеров было вспахано еще до рассвета, и танк вместе с плугом водворены в сарай.
– Если бы половину наших танков пустить у нас в Союзе на поля – нам Канада с ее валютной пшеницей нужна была бы, как рыбке – зонтик! – сказал мне Нартай, стягивая с головы шлемофон. – А уж если все танки бросить на это дело – мы бы весь мир зерном завалили! Да?
На следующий день, когда мы с Эдиком, Катей и Нартаем вечером вернулись из Мюнхена в «Китцингер-хоф», у дома, под навесом нас ждали – ужин, Наташа, чуть хмельной Петер и тот самый полицейский – Клаус Зергельхубер, безнадежно влюбленный в Катю. Он был без формы – в обычных джинсах, майке и короткой кожаной куртке, но я сразу узнал его по описаниям Кати и Эдика.
– Гутен абенд, – неприветливо буркнул ему Нартай и стал вытаскивать из машины реквизит Эдика, Катину гитару и сумку с костюмами. Эдик и Катя пошли принять душ перед ужином, а Петер познакомил меня с Клаусом. Перемежая непонятную для меня немецкую речь отчетливыми русскими матюгами, Петер сказал:
– Это Клаус – сын моего старого приятеля. Они тут на озере живут. Он брал у нас читать вашу книжку и теперь захотел познакомиться с писателем. Что будем пить – водку, вино, пиво?
96 
