Пепита же вовсе не была уверена в этом, и хотя миссис Сазэрленд убедила ее, что ее ожидают у герцога, она не могла отделаться от стесненности и тревоги, когда направлялась в апартаменты вождя.
Перед этим она пожелала спокойной ночи Рори, который, поужинав, сам улегся в кровать.
Ему, конечно, хотелось бы дождаться ужина у герцога, чтобы увидеть там множество новых, интересных вещей.
Но от усталости он совсем клевал носом.
В конце концов он без возражений согласился лечь спать и оставить на завтра все занимательные открытия.
Пепита, ощущая нервное напряжение от ожидавшей ее неизвестности, с наслаждением приняла ванну перед пылающим камином в своей спальне.
Усталость покинула ее тело, растворившись в теплой воде.
Затем она выбрала первое платье, висевшее в гардеробе рядом с другими, извлеченными служанками из чемоданов.
Это платье принадлежало ее сестре; оно было очень красивое и более изысканное, нежели все, что имелось у самой Пепиты.
Она одобрила этот случайный выбор, так как ей хотелось предстать человеком, способным обучать детей, чем она и занималась в Корнуолле.
Все время, пока они ехали в Шотландию, в глубине ее сознания гнездился страх, что герцог, ненавидевший сасенаков , сразу же откажется от ее услуг в качестве воспитательницы.
Эта мысль добавляла новые страхи к уже обуревавшим ее, и она пыталась не думать об этом.
Она знала, как трудно, не имея ни денег, ни опыта, заработать себе на жизнь!
И опять она почувствовала, что никто не сможет посодействовать ей, кроме Бога, который по крайней мере помог им добраться в целости и сохранности от Корнуолла до Шотландии.
Идя по коридору, она молилась о том, чтобы герцог, если он примет детей, не обращал на них свою ненависть и нелюбовь ко всему английскому.
Герцог ожидал ее в той же комнате, где они встретились сразу по прибытии.
Если он выглядел величественным и внушающим благоговение тогда, то теперь, в вечернем одеянии, с кружевным жабо вокруг шеи и в бархатном мундире с серебряными пуговицами, он был настоящим вождем.
Приблизившись к нему, Пепита заметила блеск топаза на рукояти его скина , а его нынешний спорран был еще основательней и богаче, нежели тот, что увидел Рори.
Так как она боялась опоздать, миссис Сазэрленд помогла ей одеться, и вот оказалось, что в комнате присутствует только герцог.
Теперь в ней не было ни Торквила Мак-Нэирна, ни другой фигуры, которую она едва различила, войдя сюда в первый раз.
Тогда она была столь возбуждена и расстроена, что поняла лишь: эта фигура — женщина, но в каком она родстве с двумя мужчинами, Пепита не представляла.
Теперь, присев в реверансе перед герцогом, она могла думать лишь о нем, и хотя он не хмурился на нее с такой яростью, как раньше, в глазах его угадывалась враждебность, а губы были сжаты в твердую линию.
— Я надеюсь, мисс Линфорд, — промолвил он, — что за вами хорошо ухаживают.
Она уловила саркастическую нотку в его голосе, но спокойно ответила:
— Все были очень добры к нам, ваша светлость. Как вы, должно быть, поняли, дети страшно устали. Они слишком малы для столь длительного путешествия.
— Путешествия, которое было совершенно излишним! — высокомерно заявил герцог.
— Напротив, ваша светлость, ему не было альтернативы!
— Почему не было?
Вопрос прозвучал резко.
— Потому что я больше не могла платить ренту за дом, в котором они жили, а мебель, лошадей и все, что принадлежало моему зятю, пришлось продать, чтобы оплатить его долги.
Она решила, что это удивит герцога, но он еще жестче сжал губы.
К тому же он бросил на нее пронизывающий взгляд, как будто подвергал сомнению правдивость ее слов.
Затем, движимый любопытством, он обронил:
— Алистер получил деньги его матери!
— Они были потрачены, ваша светлость, как и все, что имелось у моей сестры, и, по сути дела, все, чем владела я.
Ей показалось, будто герцог все еще не убежден.
— Мне трудно понять, как это случилось, молвил он, — если, конечно, не было каких-то экстравагантностей.
— Никаких экстравагантностей, — покачала головой Пепита. — Все стало дороже, чем раньше или чем в Шотландии. Уверяю вас, мой зять не позволял себе никаких излишеств, но нам необходимо было питаться!
Она говорила с некоторым надрывом, потому что чувствовала предвзятость герцога.
Да и как можно было без горечи думать о том, что при этой немыслимой роскоши в замке ее сестре приходилось жестоко экономить на всем, чтобы поддерживать относительный уют и благополучие в доме.