Глава 4

Герцог приехал домой вечером накануне венчания в крайне скверном настроении.

У него хватило честности признаться себе, что он сам виноват в том, что позволил баронессе уговорить себя задержаться в Лестершире дольше, чем было возможно.

Кроме того, когда, уже из Лондона, он намеревался наконец выехать в Бакхерст-парк, выяснилось, что муж баронессы отправился на важную встречу в Голландию, и потому она осталась одна в посольстве.

Перед таким искушением или, точнее, перед этой искусительницей было невозможно устоять, и герцог продолжал наслаждаться связью, которая становилась все более стремительной и пылкой, ибо они оба сознавали, что время на исходе и его невеста ждет жениха.

Более того, Эдмунд набрался наглости заявить, что очень сомневается в том, что у герцога когда-либо появится наследник. Якобы вскоре после рождения Бак был проклят колдуньей, предсказавшей, что его сын никогда не унаследует герцогство.

Это было чистейшим вымыслом – плодом изобретательного ума Эдмунда, и по большей части люди посмеивались и не обращали внимания на такую чепуху.

Но герцог не сомневался в том, что его враги – а таковые у него имелись – постараются нажить капитал на этой выдумке, и эта ложь ему была особенно омерзительна, так как исходила от Эдмунда.

Поэтому герцог продолжал находить утешение и забвение в объятиях баронессы, чьи чары, казалось, утроились, хотя, конечно, ему давно пора быть дома и принимать кучу родственников, съезжающихся на свадьбу.

Когда наконец он выехал из Лондона, все шло хорошо, пока одна из лошадей не потеряла подкову. Нельзя сказать, что такое случалось редко, но когда человек очень спешит, это может взбесить любого.

И хотя, к счастью, у герцога на всех главных дорогах имелись запасные лошади, и тем более на дороге от Лондона до Бакхерст-парка, такая неприятность означала, что еще пять с лишним миль ему нужно ехать медленно и осторожно.

Естественно, это задержало Бакхерста еще больше, и когда, наконец, он добрался до дорожки, обсаженной старыми дубами, он понял, что опаздывает на ужин, а это было уже совсем непозволительно.

Да, правду говорила няня в детстве, что у него «черная обезьянка на плече», то есть он невезучий… И настроение у герцога уж никак не поднялось от того, что, подъехав к дому, он увидел огромный шатер, где на следующий день предполагалось угощать арендаторов и работников.

Он окинул его сердитым взглядом, и у него возникло острое желание повернуть коней и возвратиться прямиком в Лондон.

При этом он почти явственно услышал прощальные слова баронессы, сказанные на ее соблазнительном, картавом, скверном английском:

«Бак, дорогой, я буду ждать тебя. Помни, что я не собираюсь вмешиваться в твою жизнь, но если ты захочешь меня, то всегда найдешь».

Когда она говорила это, ее красные губы были совсем рядом, а аромат экзотических парижских духов, казалось, так же заманивал его, как и ее зовущие глаза и мягкие руки вокруг его шеи.

«Баронесса ждет меня, – говорил он себе в эту минуту в двух шагах от дома, – но меня также ждет незнакомая неловкая молодая женщина, которую сестры выбрали мне в невесты».

И тут же мысли о предстоящем браке захлестнули его, как пловца накрывает девятый вал, и он почувствовал ужас от того, что тонет и не может выплыть.

Герцог уже отчетливо представил, какую тоску на него нагонит лепет ни в чем не сведущей девчонки, у которой начисто отсутствует жизненный опыт, а тем более опыт общения с мужским полом.

Сам-то он был привычен к пикировкам, double entendres и таким словесным дуэлям, которые неизбежно кончались постелью.

Ему также была ненавистна мысль об улыбках, которыми непременно будут обмениваться друзья и родственники, когда он пойдет от алтаря с женой, женщиной, с которой ему предстоит прожить жизнь, но которую он сам не выбирал. Она оказалась рядом лишь потому, что была сочтена для него подходящей парой, так как ее род был не менее знатным, чем его собственный.

  22