37 
Когда Антон сказал, что они пойдут ужинать в клуб «Иоганн Штраус», у Миклоша мелькнула мысль, что там может быть и Гизела.
По пути в клуб он забыл об этом, но войдя, увидел ее танцующую с отцом, и сердце его замерло.
Это было потрясение. Миклошу показалось, что его ударили по голове, и он утратил способность рассуждать трезво.
Вернувшись за столик, Гизела села спиной к Миклошу, и он подумал, что она вряд ли повернется и заметит его, тем более что гостей все прибывало.
Видеть ее было так сладко и в то же время так горько, что Миклоша стали одолевать сомнения, не уйти ли ему.
В конце концов он пришел к выводу, что если уйдет, не притронувшись к блюдам, которые только что так придирчиво выбирал, это повлечет за собой необходимость давать объяснения, а этого ему совсем не хотелось.
Пока Антон любезничал со своей танцовщицей, Миклош как зачарованный любовался волосами Гизелы, освещенными светом больших хрустальных ламп. Тугие рыжеватые локоны блестели так ярко и были такими живыми! Прелестная головка Гизелы была похожа на нежный цветок на стройном стебельке.
Когда началась ссора, Миклош не сразу понял, в чем дело. Но Гизела притягивала его, и он сам не заметил, как оказался рядом с ней.
Что касается Гизелы, то она не сомневалась, что это ее молитвы привели к ней Миклоша в трудную минуту.
Рана отца оказалась гораздо серьезнее, чем он сам предполагал.
Миклош взял на себя заботу о нем. Он перенес Феррариса в карету герцога, отвез его в отель «Захер» и пригласил доктора, который прибыл как раз вовремя.
Миклош давал указания слугам в отеле, и они повиновались ему беспрекословно.
Доктор обработал рану и перевязал ее. Оставив раненого в спальне, он вышел в гостиную, где сидела Гизела, и сказал ей:
– Прежде всего, фрейлейн Феррарис, вашему отцу необходимо хорошенько выспаться. Не беспокойте его до утра. Я приеду пораньше и привезу хирурга из госпиталя, который еще раз осмотрит рану.
– Он ранен… опасно? – испуганно спросила Гизела.
– Честно говоря, не могу вам сказать, – ответил доктор. – Но, учитывая, насколько важна для вашего отца работоспособность правой руки, нельзя допустить ни малейшего упущения.
Доктор уже собрался откланяться, но Гизела остановила его, с тревогой спросив:
– Что вы имеете в виду? Что может случиться с его рукой? Господин Эстергази сказал, что рана поверхностная.
– Будем надеяться, моя дорогая, – ответил за него Миклош, – но доктор прав: мы не должны допустить ни малейшей небрежности.
– Я… мне страшно!
Она подняла на него свои огромные глаза. Миклош обнял ее за плечи:
– Я обо всем позабочусь. Твоего отца осмотрит лучший хирург, и я уверен, что все будет хорошо.
– А что же будет с нами, если… нет? – с трудом выговаривая слова, произнесла девушка.
– Не нужно сейчас думать о таких вещах, радость моя, – сказал Миклош. – Для тебя лучше всего сейчас лечь в постель и постараться уснуть.
Гизела отчаянно помотала головой, но Миклош настаивал:
– Я буду здесь рано утром, еще до прихода врачей. Я обещаю, что они сделают все, чтобы твой отец поправился как можно скорее.
Гизела склонила голову ему на плечо и глубоко вздохнула. Потом она спросила:
– Как вы… оказались рядом… именно тогда… когда я так отчаянно… в вас нуждалась?
– Это судьба привела меня в этот клуб, – ответил Миклош. – Все та же судьба, которая руководит нами с момента нашей встречи в лесу.
– Если бы папа не стал… драться с этим ужасным человеком… мне пришлось бы… танцевать с ним!
– Забудь о нем, – сказал ей Миклош. – Наказание, которому я его подверг, нанесло сильнейший удар его самолюбию, а немцы чувствительны к таким вещам. Негодяй запомнит этот урок на всю жизнь. – И добавил со злостью: – Как этот мерзавец посмел тебя обидеть!
– Я не придала его словам никакого значения, – ответила Гизела, – а вот папу задело, когда он обозвал его фигляром.
– Могу себе представить! – согласился Миклош.
Им обоим пришла в голову одна и та же мысль: если бы речь зашла об их свадьбе, то Эстергази точно так же пренебрежительно отнеслись бы к Полу Феррарису, как и этот немецкий офицер.
Миклош нежно обнял Гизелу и, поцеловав ее в лоб, сказал:
– Ложись спать, любимая. Не тревожься об отце, теперь он на моем попечении. Уверяю тебя, утром все окажется не так уж и страшно.
Гизела несмело улыбнулась.
– Спасибо! Спасибо вам! – сказала она. – Вы такой… замечательный… и я вас… люблю!
37 
