очень нудно 
93 
Рейн ей никогда не поверит, и она никогда не будет свободной.
Но другая правда была еще горше. Так же верно, как то, что Рейн презирал ее, Джоселин все еще любила его.
Рейн прямо из сарая пошел к себе в кабинет открыл шкафчик позади стола и налил себе щедрую порцию бренди.
Его сжигали изнутри боль и чувство вины, и то, как он сегодня овладел Джоселин, только усугубило положение. Он собирался положить конец своим страданиям; но вместо этого он только усилил их. Как может она ненавидеть его и при этом отдаваться ему с такой страстью? Почему он с таким гневом стремится овладеть ею и при этом так старается быть нежным? Как ей удается заставить его ненавидеть себя самого так же сильно, как и ее?
Он вытащил из хрустального графина с коротким горлом стеклянную пробку и налил себе новую порцию бренди. Рука Рейна немного дрожала, когда он поднял бокал, собираясь влить в себя обжигающую жидкость, но его взгляд упал на капли вина, переливавшегося через край переполненного бокала, и его рука остановилась на полпути ко рту.
Черт побери! Что, черт возьми, он делает? Oн же не какой-то последний пьяница, не способный оторваться от бутылки! Он же не опустившийся неудачник-алкаш, все будущее которого связано с пивной на углу!
Да, он страдает, его терзает рвущая душу мучительная боль, от которой он не в силах избавиться. Но у него же есть свои обязанности, долг, люди рассчитывают на него. Ему нужно вести, дела плантации, растить урожай, кормить и одевать людей. Он поставил перед собой гигантскую задачу и теперь не мог позволить себе не выполнить урок, как ленивый школьник.
Неужели Джоселин заставила его пасть так низко?
Честно говоря, он не мог винить в происходящем ее одну. Он сам вступил на этот губительный путь, когда ему пришлось оставить военную службу. Ему было нечем себя занять, и он стал от скуки пить. А после ранения он пил для того, чтобы забыть.
Рейн посмотрел в окно на тучные нивы, которые помогал возделывать, подумал о тех долгих и тяжких трудах, которые все они вложили в процветание Фернамбуковой долины. Работа доставляла ему удовольствие, ему нравилось то, чего они достигли. И ему не нужен алкоголь. Даже для того, чтобы прогнать мысли о Джо.
Рейн взглянул на бокал, который все еще держал в руке, поднес его к свету и вдруг швырнул через всю комнату, вдребезги разбив о противоположную стену. За стаканом последовал графин. Грохот привлек слуг. Рейн отпустил их движением руки, и они торопливо выскользнули за дверь.
Алкоголь никогда не имел над ним той власти, какую обретает над некоторыми людьми, но он, безусловно, злоупотреблял им. Этого больше не повторится.
Рейн тяжело вздохнул и подошел к окну. Если Джоселин не вернется вскоре, он пошлет за ней. Он беспокоился о ней и все-таки не желал ее видеть. Он не хотел, чтобы она поняла — то, что произошло между ними, он перенес так же мучительно, как и она.
Он знал, что после его ухода она расплакалась. Он стоял в темноте за дверью, прислушиваясь к ужасным рыданиям, сотрясавшим ее тело. Он едва удержался, чтобы не войти и не утешить ее, не обнять ее и не осушить слезы поцелуями.
Как он мог? Джоселин наконец призналась в своем предательстве. Призналась? Ее слова прозвучали скорее как горькое отрицание. И после них он стал еще неувереннее, еще беспокойнее.
Доверять ей снова было бы самоубийством, и все-таки ему хотелось это с поражавшей его самого силой.
Господи, эта женщина стала для него наваждением! Он должен вырвать ее из своей крови, из своей жизни, и поскорее.
Стоя у окна, Рейн заметил в лунном свете лавандовый проблеск. Джоселин пересекла лужайку и открыла заднюю дверь. Рейн облегченно вздохнул, убедившись, что с ней все в порядке. Он прислушался к ее усталым шагам в холле и на лестнице. Он дал ей время добраться до своей спальни, а потом направился к себе.
Рейн чувствовал себя совершенно опустошенным — и ему было стыдно за то, что он сделал. Он никогда прежде не овладевал ею таким образом, хотя часто представлял себе, как это может быть приятно. И снова Джоселин не могла отрицать, что это доставило ей удовольствие. Он никогда не видел в ней такой страсти, такой самозабвенности. Одна только мысль об этом заставила его кровь бежать быстрее, а член снова напрячься. Он понял, что ему хочется опять пересечь холл и войти к ней в комнату, лечь в ее мягкую пуховую кровать и снова овладеть ею, теперь уже нежно и деликатно.
Но вместо этого ему придется лежать в одиночестве в своей постели, ворочаясь без сна, несмотря на усталость, сгорая от желания.
93 
