очень нудно 
122 
– Аласейа,– мягко поправил судья.
– Аласейа, да, ну он, значит, подскочил, и Алзис этот упал.
– Значит, ты тоже видел, что Аласейа ударил Алзиса сзади и тот упал? – щурясь, как довольный кот, осведомился Стайна.
– Как ударил – не видел. Только как Алзис упал.
– И как Аласейа ударил Алзиса второй раз – ты тоже не видел? – вкрадчиво спросил Стайна.
– Не, это я видел,– сказал мужик.
– Значит,– подхватил Стайна,– ты видел то же, что и остальные. И то же, что сказал Алзис?
– Ну… Да. Только он про эту… квено не сказал.
– Хорошо,– не стал спорить Стайна.– Алзис, что ты можешь сказать про квено?
– Я разговаривал с ней,– сообщил Алзис.
– Видел ли ты ее раньше? Знаком ли с ней? – осведомился Стайна.
– Ну да. Я ее знаю. Мы – из одного села. Я разговаривал с ней, а тут этот вутья…
– Во-от! – перебил Стайна и поднял большой палец.– Ты точно сказал, Алзис! Именно так! Вутья! Один лишь вутья может без причины на человека наброситься. Все это знают…
Площадь одобрительно загудела.
– С вутьи же – какой спрос? – добродушно-снисходительно произнес Стайна и ласково улыбнулся Коршунову.– С вутьи спросу нет, верно?
Снова одобрительные возгласы.
«К чему он клонит? – подумал Коршунов.– Конечно, „спросу нет“ – это хорошо, но с чего он такой добрый?»
Алексей покосился на Фретилу: Фретила стоял как в воду опущенный.
– Аласейа – не вутья! – выкрикнула вдруг Рагнасвинта.– Аласейа – небесный герой! Ты сам вутья, Стайна!
Поднявшийся ропот мирный вождь успокоил жестом.
– Правильно, женщина,– сказал он.– Аласейа – небесный герой. К богам приближенный. Кто же есть вутья? Тот, кто божественной яростью обуян. Потому и не удивительно, что вутья – Аласейа. И Гееннах, который с ним вместе был,– вутья. Знаем же мы, что Гееннах ныне квеманов губит в неисчислимом множестве, ярость небесную смирить не в силах! Вот и говорю я вам: вутья Аласейа не в себе был, когда на Алзиса напал, и нельзя в том его винить, ибо то есть божественная ярость. Но Алзис пострадал, и потому верегельд ему следует. И неправильно будет, если он в ущербе останется. Потому должно роду Фретилы, с вутьей Аласейей породнившемуся, сей верегельд заплатить!
– Не бывать этому! – яростно выкрикнул Фретила, но его голос потонул в одобрительных возгласах сторонников Стайны.
– …А вутью Аласейю следует из бурга изгнать,– продолжал как ни в чем не бывало мирный вождь.– И от селений людских его тоже следует гнать, ибо опасен вутья людям. Пусть он в лесах с медведями борется или, как Гееннах, квеманов губит, а не нас, гревтунгов славных. Ибо ясно вижу я теперь: опасен Аласейа! – и закричал с драматическим пафосом: – Безмерно опасен Аласейа! Гоните же его прочь, люди! Гоните!
От такой подлости у Коршунова даже в ушах зашумело.
«Ты, сука, еще не знаешь, как я опасен,– подумал он яростно, нащупывая на поясе пистолет.– Ты еще не знаешь…»
Чужие пальцы сомкнулись на запястье Коршунова. Как клещами сжали. Алексей быстро повернулся…
Глава двадцать пятая Алексей Коршунов. Божий суд
Чужие пальцы сомкнулись на запястье Коршунова. Как клещами сжали. Алексей быстро повернулся…
Рядом стоял Травстила. На заросшем буйным волосом лице – спокойствие. Такое же каменное, как его хватка.
– Не надо, Аласейа,– негромко произнес кузнец.– Не надо. Все обойдется. Оглянись.
Коршунов послушно оглянулся и увидел, что подступившие было к нему парни Стайны подались назад, а сквозь толпу уже протискиваются, раздвигая ее грудями коней, свои: Агилмунд, Сигисбарн, Ахвизра… И Одохар. Но рикс спешился в стороне, а родичи попрыгали с коней рядом с Алексеем. Травстила как-то незаметно отодвинулся, а на его место встал Агилмунд. А рядом – Сигисбарн. И Книва – почему-то плечо к плечу с недолюбливавшим его Ахвизрой, который и вовсе не из Фретилова рода, но встал слева от Коршунова. И, оказавшись между здоровенными Агилмундом и Ахвизрой, Коршунов почувствовал себя так, словно подрос сантиметров на пять и на столько же в плечах раздался. Его окатил крепкий мужской дух: острого конского пота, нагретой кожи, разгоряченных тел. Ахвизра толкнул Алексея локтем в бок, и Коршунов увидел на его здоровенном бицепсе свежую татуировку: рогатую бычью голову.
– Ну-ка, ну-ка, Стайна, повтори, за что ты намерен изгнать моего славного родича?
122 
