27 
— К чему думать о завтрашнем, послезавтрашнем или послепослезавтрашнем дне? — спросила она. — Я сегодня здесь. Никто не побеспокоит нас, и я хочу тебя, Алистер! Хочу, как не хотела ни одного мужчину прежде.
Страсть в ее словах, казалось, пронизывала самый воздух, и лорд Алистер медленно, как бы насмехаясь над собой за то, что поддается соблазну, заключил Олив в объятия.
Наклонив голову, нашел губами ее губы и поцеловал ее грубо, почти жестоко, словно наказывал за тот гнев, который она заставила его испытать.
Она прижималась к нему все теснее и теснее, и он чувствовал, как разгорается пламя, которое она зажигала в нем прежде, как отступает все, кроме жаркого желания, а экзотический аромат ее духов туманит разум.
— Я хочу тебя! О Алистер! Я люблю тебя, люблю!
Бодрствующая где-то в самой глубине сознания трезвая частица его рассудка твердила ему, что Олив лжет, но он уже независимо от своей воли поднял женщину на руки и понес через комнату к дивану.
Лорд Алистер, сам управляя своим фаэтоном, приехал к дому номер двадцать семь на Блумсбери-сквер ровно в полдень на следующий день.
Покидая квартиру, он убедился, что гора багажа в холле сильно подросла с того момента, как он видел ее в последний раз, и теперь состояла не менее, чем из шести больших чемоданов и такого же количества маленьких, и это, как подумалось лорду Алистеру, должно было удивить мистера Фолкнера.
Он уже собирался сказать Чампкинсу, что нет нужды в таком количестве, но вовремя вспомнил, что переносит свою резиденцию из Лондона в Шотландию и что пройдет немало времени, прежде чем, он посетит портных, лучше знающих свое дело, чем все другие в мире.
Мало того, хоть он и не уведомил Чампкинса, что они более не вернутся именно в эту квартиру, но был уверен, что тот и без уведомления в курсе дела.
Чампкинс поступил к нему сразу после того, как лорд Алистер окончил Оксфорд; порой он вел себя покровительственно, как не в меру заботливая нянюшка, однако неизменно оставался преданным и достойным доверия.
Алистер решил, что когда вернется, то велит Чампкинсу, поскольку он уже упаковал всю одежду, остальное, за исключением каких-то личных мелочей, отправить на склад.
Собственно, этим следовало бы заняться вчера с вечера, но Олив весьма успешно отвлекла его мысли от всего на свете, кроме себя самой.
Она собиралась сесть в свою карету уже в четвертом часу утра, но приказала кучеру вернуться на целый час раньше, и тот был совсем сонный, а лакей с трудом подавил зевок, открывая перед ней дверцу.
— Ты хочешь, чтобы я проводил тебя домой? — поинтересовался лорд Алистер.
— Ни в коем случае, — ответила Олив. — Я сказала своей камеристке, а она, разумеется, передала это всей остальной прислуге, что отправляюсь на вечер по случаю дня рождения одной моей пожилой родственницы.
— Пожилые родственницы не ложатся спать в такое время! — рассмеялся лорд Алистер.
— А какое дело горничной до того, чем я занимаюсь? Она должна без памяти радоваться тому, что я стану маркизой, а она в результате займет среди прислуги более высокое положение, чем до сих пор.
— Еще одно очко в пользу маркиза, — заметил лорд Алистер.
Он уже не сердился на Олив за подобные речи и принял ее идею, что брак одно, а любовь совсем другое.
Когда уже после часу ночи лорд Алистер обнаружил, что Чампкинс удалился к себе в спальню, они с Олив покинули гостиную.
Лежа в своей удобной постели и держа Олив в объятиях, он решил, что если рассудить трезво, ему следует радоваться отказу Олив поехать с ним в Шотландию.
Он живо представлял, как она стала бы жаловаться на неспокойное море и на отсутствие удобств на корабле.
На первых порах замок, как был уверен лорд Алистер, произвел бы на нее впечатление, но вскоре она заскучала бы еще сильнее, чем он сам, и не замедлила бы выразить свои чувства по этому поводу и продемонстрировать их отцу.
Он был настолько озабочен своими трудностями и настолько уверен, что Олив из любви к нему поможет их преодолеть! Только теперь он начал замечать те ее черты, на которые не обращал внимания в ослеплении страстью.
Она была самой пылкой и возбуждающей женщиной из всех, каких он знал, но теперь, когда его разум не был отуманен желанием, он ясно видел, насколько она одержима неукротимым стремлением к высокому общественному положению и, как показало ее поведение по отношению к Эрайне, прискорбно лишена доброты.
27 
